Книга написана в 2001 году выпускником Казанского СВУ Е.П.Исаковым. Этот труд, повествующий о системе воспитания в старых кадетских корпусах Российской Империи, дает возможность сопоставить различные методы воспитания и его результаты. Выводы могут быть различными, в зависимости от личности сопоставляющего, но один окажется общим для всех: делами возглавителей воспитания кадет руководили Любовь к детям и Забота об их будущем...
О НАШЕМ НАЦИОНАЛЬНОМ ОПЫТЕ
Предисловие к книге для офицеров-воспитателей кадетских корпусов
“Уже пройденный путь. Педагогические этюды”
I
Краткая историческая справка о кадетских корпусах Российской Империи
Французское слово cadet принято переводить как “младший”. Однако оно само, по утверждению И. Н. Андрушкевича, воспитанника 1-го Русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса в Югославии и бесспорного авторитета в истории кадетских корпусов, образовано французами от латинского capitellum (“маленький капитан”, “маленький глава”) через уменьшительное на гасконском наречии capdet того же значения. То есть точный смысл, вложенный французами в слово cadet, – “маленький, будущий возглавитель”.
В музее “Дорогой Корпус”, созданном в Париже воспитанником 2-го Императора Николая I кадетского корпуса, полковником артиллерии Борисом Дмитриевичем Приходкиным, хранилась гравюра, которая воспроизводит документ 1682 года, свидетельствующий об учреждении Людовиком XIV первых кадетских рот: “Во время стольких славных кампаний король, учитывая необходимость располагать многими офицерами, основал во многих местах своего королевства роты молодых людей – сыновей дворян или людей дворянского сословия, – которым дал имя кадет. Их обучали всем военным упражнениям. Когда их считали пригодными для командования, их назначали офицерами в армию. Эти роты, так же, как и другие школы, в которых обучали военному искусству, постоянно поставляли очень хороших подданных”.
Французский опыт объединения таких “будущих возглавителей” в роты или специальные школы для военной подготовки в XYIII веке был востребован другими европейскими странами, в числе которых была и Россия, к тому времени забывшая, однако, что за триста лет до этого на Руси существовали полки дворянских детей, которые, в качестве вспомогательных частей, даже принимали участие в военных действиях. Не справедливее ли именно их считать прямыми отечественными предшественниками русских кадетских корпусов?
Следует особо подчеркнуть, что слово “кадет” из русского воинского лексикона нельзя путать с омонимом, образованным в нашем историко-политическом словаре из сокращенных до одной первой буквы слов “конституционный” и “демократ” – КД. Звучит “кадэ” почти точно так же, как по-французски cadet. По своей привычке приводить все заимствованное к нашему удобству, мы чисто военное французское слово стали произносить по-русски – “кадет”. Но и милюковцы сделали то же – только прибавив в окончании родительного падежа множественного числа лишнюю фонему. Ожеговский Словарь русского языка для этих омонимов утверждает как норму различные формы в родительном и винительном падежах множественного числа: кадеты [Псковского корпуса] – [нет, не обижу] кадет; кадеты [ – противники Самодержавия] – [нет, не люблю] кадетов. Короче: нарушение этой нормы в отношении молодой военной поросли [на балу было много кадетов] режет слух как, во-первых, элементарная безграмотность и, во-вторых, социально-политическая несправедливость.
Кадетские корпуса России, в отличие от подобных же учебных заведений в европейских странах, были теми школами, в которых подготовка (образование) слуг Отечества строилась на основе всесторонне-целостного (духовно-нравственного, физического, воинского) воспитания юношества. Более чем 200-летняя история Российских “кадетских монастырей” свидетельствует, что их воспитанников, в каком бы качестве они ни служили Государству, всегда отличала истинная доблесть, которая, как известно, есть высшая добродетель. Поэтому они были “ко двору” в любом виде общественной деятельности. По памяти называю выдающихся: в военном искусстве – фельдмаршал граф Петр Румянцев Задунайский (Сухопутного шляхетского кадетского корпуса), фельдмаршал светлейший князь Михаил Кутузов Смоленский (Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса), генерал от инфантерии Михаил Драгомиров (Дворянского Полка); в искусстве флотоводческом – все великие подряд: адмиралы Федор Ушаков, Дмитрий Сенявин, Михаил Лазарев, Павел Нахимов, Владимир Корнилов (Морского корпуса); в государственном управлении – генерал от инфантерии граф Николай Муравьев Амурский, в 1879 – 80 гг. военный министр Болгарии Петр Паренсов (оба – Пажеского корпуса); в служении Отечеству через служение Богу – наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Леонид (кадет 1-го Московского корпуса Лев Кавелин), Святой Чудотворец Святитель Иоанн (в юности кадет Петровского Полтавского кадетского корпуса Максимович); в мореплавании – адмиралы Иван Крузенштерн, Фаддей Беллинсгаузен, капитан 1-го ранга Юрий Лисянский (все Морского корпуса), капитан 1-го ранга Отто Коцебу (1-го кадетского корпуса); в землепроходстве – исследователь Китая, Тибета, Монголии Григорий Потанин, казахский этнограф, фольклорист и художник Чокан Валиханов (оба – Сибирского корпуса), исследователь Аральского моря контр-адмирал Алексей Бутаков (Морского корпуса); в воздухоплавании и авиации – аэронавт генерал-лейтенант Александр Кованько (2-го корпуса), штабс-капитан Петр Нестеров (Нижегородского Аракчеевского); в науке и изобретательстве – автор гидравлической теории расчета пламенных печей академик-металлург Владимир Грум-Гржимайло (Александровского корпуса), академик-археолог и врач Владимир Иконников (Владимирского Киевского), академик-метеоролог Михаил Рыкачев (Морского), изобретатель и востоковед, член-корреспондент Академии Наук Павел Шиллинг (1-го кадетского корпуса), конструктор первого самолета контр-адмирал Александр Можайский (Морского корпуса), конструктор 3-линейной русской винтовки полковник Сергей Мосин (Михайловского Воронежского); в словесности – Кондратий Рылеев (1-го кадетского корпуса), Владимир Даль и Константин Станюкович (Морского), Семен Надсон (2-го корпуса), библиограф и литературный критик Сергей Минцлов (Нижегородского графа Аракчеева); в журналистике – редактор журнала “Голос минувшего” Василий Семевский и его брат, редактор журнала “Русская старина”, Михаил Семевский (оба – Полоцкого корпуса), издатель газеты “Новое время” и журнала “Исторический вестник”, журналист и драматург Алексей Суворин (Михайловского Воронежского); в изобразительном искусстве – художники Павел Федотов (1-го кадетского корпуса), Александр Киселев (2-го), Василий Верещагин (Александровского); в музыке – композиторы Николай Римский-Корсаков (Морского корпуса), Александр Скрябин (2-го Московского)…
Ко времени восшествия на престол Петра I Россия в своем развитии отставала от Запада на многие десятилетия. Более чем двухвековая борьба с монголо-татарским владычеством над русскими землями, ликвидация удельного местничества и собирание этих земель под единую кровлю самодержавия, непрерывные войны за независимость от северных, западных и южных соседей и за выход к морю – все это потребовало такого напряжения сил, какого никогда не испытывала ни одна из европейских стран. Шансов на развитие науки, техники, светских искусств, в том числе и военного, у нашего небесталанного народа в допетровский период почти не было.
Молодой Царь, чей гений имел своеобразный, то есть истинно русский характер, решительно вздыбив Россию, повернул ее на дорогу ученичества у Европы. “В основной задаче своей, – писал русский социолог Л. А. Тихомиров,– Петр Великий был, безусловно, прав… Он понял, что как монарх, как носитель царского долга имел обязанность бестрепетно взять на свои плечи тяжкую ношу: привести Россию возможно быстрее к возможно полному обладанию всеми средствами европейской культуры. Это составляло для России вопрос “быть или не быть”. Страшно даже подумать, что было бы, если бы мы не сравнялись с Европою до конца XVIII века. Мы и при Петровской реформе попали в доселе длящуюся кабалу к иностранцам, но без этой реформы, конечно, утратили бы национальное существование, если бы дожили в варварском бессилии своем до Фридрихов Великих, Французской революции и эпохи экономического завоевания Европою всего мира.
Петр был прав и в своих насильственных мерах. Россия настолько отставала от всех, что добровольно она была не в состоянии догнать народы, которые она заслонила собой от татарского нашествия. И Петр заслужил вечную благодарность отечества за то, что употребил весь свой царский авторитет и власть, чтобы создать жесточайшую диктатуру, закабалить всю нацию на службе целям государства и силой двинуть страну вперед. Другого пути для спасения России не было”.
Закрепостив не только крестьян, но и все другие сословия, в том числе дворянство, наш великий Реформатор создал жесткую систему обязательных и пожизненных повинностей. На основе этой системы он и проводил все реформы. Естественно, военная оказалась в ряду первых: Государь наверное знал, что его и всех россиян Отечеству не существовать без Армии и Флота, отвечающих требованиям времени.
Для начала он разогнал всех своих “янычар” – стрельцов и наемных рейтар. У Царя осталось всего лишь четыре полка: бывшие “потешные” Преображенский и Семеновский и оба солдатских “выборных”, созданных по европейскому образцу еще при Алексее Михайловича, в 1642 году, – Перво-Московский и Бутырский. Тут же, в 1699 году, Петр провел первый рекрутский набор 32000 “даточных” – молодых и здоровых людей, избранных крестьянскими общинами для пожизненной службы в войске.
По достижении 16 лет от роду каждый дворянский недоросль, так называемый новик, в присутствии специальной комиссии подвергался экзамену на грамотность и познания в цифири. Две трети выдержавших такое испытание шли на военную службу, одна треть – на гражданскую. (Неудачники “писались солдатами без выслуги” – ведь от службы не освобождался никто.) Вот из этих-то грамотных новиков и готовились русские офицеры: для пешего строя – в Преображенском и Семеновском полках, для кавалерии – в лейб-регименте, которым сначала был Санкт-Петербургский драгунский полк, а потом драгунский же Кроншлотский. Кандидаты на офицерский чин служили солдатами, участвуя и в сражениях. Сама служба выбирала достойных командирской стези.
Одновременно на русскую военную службу, с большими против русских преимуществами в смысле денежного жалования, было принято много иноземцев. Так что первое время большая часть высших и значительная часть средних командных должностей замещались ими. Наемники плохо приживались на нашей почве. Не знающие ни условий, ни обычаев, ни традиций, ни языка, они, в своем большинстве, презирали русских сослуживцев и высокомерно третировали подчиненных. Русаки платили им дружной ненавистью. Если в мирное время такие взаимоотношения были еще терпимы, то в боевой обстановке они грозили бедой. Яркий пример – Нарва.
Осада крепости затянулась, и осаждающие стали испытывать большие лишения, нежели осажденные. Петр отбыл из армии в Москву наладить продовольственную часть. Тем временем, 19 ноября, к крепости подошел КарлXII. Шведов было в пять раз меньше, чем русских – всего 8000 при 37 орудиях. Сильная метель скрыла их приближение к русской позиции, и первая атака стала неожиданной. Однако она была отражена. Но тут беспричинно вспыхнула паника в коннице Шереметева – она обратилась в бегство. По всему лагерю пронесся крик “Немцы изменили!”. Солдаты принялись избивать иноземных офицеров.
Гарнизон Нарвы под командование энергичного генерала Горна, в свою очередь, предпринял вылазку. Но после нее, при втором натиске шведов, все побежало. Дивизии Трубецкого и Вейде положили оружие сразу, дивизия Головина, в которую входили петровские Преображенский и Семеновский полки, – после упорного сопротивления (за что сохранила знамена и ружья). Герцог де Сен-Круа, французский гугенот-наемник, командовавший армией, поспешил вручить свою шпагу победителю. Его примеру последовали почти все начальники из иноземцев.
Русское войско сдало шведам всю свою артиллерию, знамена и оставило пленными всех генералов. Остальных Карл, не считая “этих мужиков” опасными для себя, отпустил их, чтобы… встретиться с ними потом, под Полтавой.
Теперь относительно подготовки офицеров для артиллерии, инженерных частей и флота. Еще в 1696 году Государь отправил за границу около 70 отпрысков знатных и богатых фамилий для изучения военных и морских наук. Казна была пуста, и пришлось посылать тех, кто мог сам содержать себя и нести значительную часть расходов по обучению. Опыт оказался неудачным. Молодые люди с тугими кошельками изучали больше светские манеры и танцы. Вернувшись в 1699 году домой, они, за исключением четверых, на царском экзамене провалились. Лентяи были биты и отданы в солдаты.
Стало ясно, что нужны свои специальные военные школы. Первой, в том же 1699 году, учреждается артиллерийская – при бомбардирской роте Преображенского полка. Начальниками и учителями в ней стали те офицеры и сержанты, которые учились артиллерийскому делу под наблюдением самого Петра опять-таки за границей, будучи взятыми Царем в путешествие по Европе в 1698 году.
В 1701 году настает очередь школы военно-морской. 14 января 1701 года Царь Московский и Всея Руси Петр Алексеевич издал Высочайший указ, главным положением которого были вот эти слова: “На славу всеславного имени всемудрейшаго Бога и своего Богосодержимаго храбро-премудрейшаго царствования, во избаву же и пользу православнаго христианства быть математических и навигацких, то есть мореходных хитростно наук учению”.Так было положено начало первому в России светскому учебному заведению, которое в истории сохраняется с именем московской Навигацкой школы. Этим же указом были назначены и первые наставники школяров: “Во учителях же тех наук быть Англинския земли урожденным: математической – Андрею Данилову сыну Фархварсону, навигацкой – Степану Гвыну да Рыцарю Грызу”.
Сначала Школа располагалась в Кадашевской слободе Замоскворечья, занимая большую полотняную мастерскую. Через пять месяцев, 23 июня 1701 года, Государь отводит навигаторам Сухареву башню со всеми принадлежавшими ей постройками и землею – “пристойное и высокое место, где можно горизонт видеть, сделать обсерваторию и чертежи в светлых покоях”. Комплект учеников увеличили до 500 человек.
В Школу принимали дворянских недорослей в возрасте от 12 до 17 лет – как “добровольно хотящих” учиться, так и “вопринуждением”. Неимущие учились за счет казны. Одним из поощрительных к учению средств было “прокормление поденным кормом”: отличавшимся в науках казеннокоштным школярам выдавали по пяти алтын в день, остальным по гривне, а то и меньше. Бедным ученикам опять-таки за счет казны шили кафтан, камзол и брюки, приобретали чулки, башмаки и шляпу, платье было западного образца – французского или голландского.
Часть воспитанников жили в Школе, другие, побогаче или семейные (были и такие школяры), в наемных квартирах. Дисциплина соответствовала нравам того времени. За провинности наказывали строго. За неявки на занятия, “нети”, накладывался денежный штраф. Если же учащийся оказывался в отношении наук безнадежным, его отдавали в матросы или солдаты. В Школе учили арифметике, геометрии, тригонометрии, навигации плоской, навигации меркаторской (т. е. пользованию картами цилиндрической равноугольной проекции. – Авт.), сферике, астрономии, математической географии и ведению шканечного вахтенного журнала. Геодезию изучали не все.
Дьяк Оружейной палаты Курбатов, который нес ответственность перед Государем за состояние дел в Навигацкой школе, свидетельствовал, что учат в ней “чиновно” – неплохо, значит. Но заслуга в такой оценке принадлежала не столько иностранным “специалистам”, сколько молодому русскому математику Леонтию Филипповичу Магницкому, назначенному в Школу преподавателем по рекомендации самого же Курбатова. Магницкий составил первые русские учебники по арифметике, навигации и морской астрономии, по которым и учились будущие моряки. Но самое главное – Магницкий, этот “сущий христианин и добросовестный человек”, всегда находился при учащихся и не давал срываться занятиям, когда англичане основательно загуливали или, по привычке долго спать, опаздывали на службу. Да и то сказать: знающим свое дело Курбатов считал только Фарварсона, а про Грыза и Гвына он отзывался так: “Хотя и навигаторами написаны, но до Леонтия наукой не дошли”.
Определенного срока обучения в Навигацкой школе не было. Выпускали “по готовности к делу”. Фарварсон подавал в Оружейную палату некий список, Курбатов докладывал об этом генерал-адмиралу флота графу Ф. М. Апраксину, и тот приезжал
производить представленным в списке школярам испытательный смотр. Действительно подготовленные к морской практике посылались “за море” – в Голландию или Англию. Других отправляли в наземную артиллерию – по способности. Третьих оставляли в Школе поучиться еще. Наконец, были среди экзаменовавшихся и такие, кого приходилось гнать в солдаты. Особенно пристрастными оказывались выпускные смотры, которые проводил, иногда, сам Царь.
Посылаемые “за море” получали наказ-предостережение: неучам на родину возвращения не будет. И вот русские моряки-стажеры ходили на голландских или английских кораблях по шесть и даже по девять лет. Зато и практику получали знатную. Когда, по возвращении домой, они держали экзамен у самого Царя, провалов было мало. В крайнем случае, те кто, немного “заплывал” и не получал производства в поручики или подпоручики, зачислялись на флот шкиперами, боцманматами, подштурманами и офицерский чин приобретали позже.
С 1712 года стажеров стали посылать и на Балтийский флот, строительство главных сил которого (около 20 парусных кораблей и более 100 галер) уже подходило к концу. Так что в знаменитом морском сражении при Гангуте 27 июля 1714 года, когда русский флот разбил превосходящие силы шведов, участвовали и питомцы Навигацкой школы…
В 1716 году Петр повелел перевести старший класс Школы в Петербург, поближе к морю. В новой столице этот класс был расширен до 300 человек и стал называться Морской Академией (Академией Морской Гвардии). В этом военно-морском учебном заведении к наукам, изучавшимся в Москве, прибавились артиллерия, фортификация, устройство корабельного корпуса и такелажа, ружейные приемы и рисование. (Учили танцам – того, кто захочет, и только “для простуры”.) Выпускников, успешно окончивших курс обучения в Академии, ждало производство в чин корабельного гардемарина.
Фархварсон от директорства был отставлен, и первым возглавителем Морской Академии стал французский барон Сент-Илер. Однако этот иноземец больше занимался личными негоциантскими делами, и Петр указал ему на порог – “чтобы отдал взятое жалование и убирался из сей земли”. Вместо француза Государь назначил графа А. А. Матвеева.
Младшие классы Навигацкой школы, оставшиеся под началом Л. Ф. Магницкого в Москве, стали приготовительным для Морской Академии учебным заведением. В то же время они готовили техников-геодезистов, которые много потом потрудились над описью России. Исключительной была и заслуга Школы в организации начального образования в стране. В 1715 году Государь приказал отобрать из школяров наиболее “добрых и охочих” людей и послать их в качестве учителей в крупные города. Через год в России было открыто 12 “цыферных”, “навигацких” и “адмиралтейских” школ, а к 1722 году к ним прибавилось еще 20.
Главное: рабочим итогом существования военно-морских учебных заведений России в течение первого двадцатилетия было то, что большинство командных должностей на флоте занимали уже не иностранцы, а русские люди. В связи с этим в январе 1721 года последовал указ Правительствующему Сенату, запрещающий принимать на флотскую службу иноземцев.
Становление военно-учебных заведений для подготовки офицеров-артиллеристов и инженеров тоже не шло гладко. Началось оно с создания в 1712 году московской Инженерной школы. В указе Сенату Петр предписал набрать 100 – 150 учеников и для обучения их “цыфири подыскать мастера из русских или же посылать на башню*. По окончании арифметики, учить их геометрии, насколько нужно для инженерства, а потом отдавать инженеру учиться фортификации”. В 1719 году под началом полковника Кулона основывается Инженерная школа и в Петербурге. Инженеров-москвичей переводят в новую столицу, и они вливаются во вновь созданное учебное заведение.
Режим у будущих военных инженеров был установлен очень строгий. Ученики находились на солдатском положении, несли караулы. Средств отпускалось мало, одежду выдавали на один-два года. Все науки преподавал один учитель. Ему помогали лучшие из старших учеников. Регулярных выпусков тоже не производилось – выход из Школы зависел от успехов в учении. К тому же, каждый инженер, посылавшийся на работу в разные места Империи, требовал себе в помощь воспитанников де Кулона, и тем приходилось проводить в таких экспедициях многие и многие месяцы, а то и годы. Окончившие в Школе курс обучения выходили кондукторами в инженерные команды или сержантами и капралами в Минерную роту.
Что касается артиллерийских наук, то регулярное обучение им претендентов на офицерский патент следует относить тоже к 1712 году, когда двумя указами Сенату было повелено набрать 20 дворянских недорослей и отдать их в Москве генерал-майору от артиллерии Гинтеру в бомбардирскую науку. Через 10 лет (13 марта 1722 года) Артиллерийская школа учреждается и в Петербурге – при Лабораторном Доме. Часть ее учеников прикомандировывается к Инженерной – для обучения “инженерству и артиллерийским чертежам”.
Рассматривая подготовку командных кадров для Армии и Флота в царствование Петра Великого, мы должны иметь в виду, что на долю России за всю первую четверть XVIII столетия выпало лишь два мирных года. Так что практическими навыками по своей специальности будущие офицеры овладевали чаще всего в боевой обстановке. В огне 20-летней Северной войны из воспитанников Гвардии и первых в России военно-учебных заведений сформировался тот национальный офицерский корпус, который и выковал бесподобные полки и корабельные экипажи, своей доблестью и стойкостью вызывавшие удивление и зависть всей Европы. Петр, как никто другой из современных с ним монархов, понял непреходящую роль, какую призван играть в войске офицер-профессионал.
К сожалению, при ближайших преемниках Петра I военное дело пришло в упадок. До него ли было, если вся энергия молодой Империи впустую тратилась в ходе борьбы за власть между различными временщиками и их партиями, если само самодержавие водилось на нет? Внешней политики, можно сказать, не существовало вообще. Внутренняя определялась усобицами. На страну надвигалась гроза новой смуты.
Армия, хотя и в ней порядка был мало (войска наряжались на вольные работы, солдаты массами рассылались для прислуживания), еще как-то держалась. Флот же пришел в полное запустение. Еле-еле теплилась жизнь и в основанных Петром военных школах. Они влачили жалкое существование. Ученики голодали, ходили в рваной одежде, часто – вовсе без башмаков.
В 1730 году на Российский Престол вступила Анна Иоанновна, племянница Петра. Вынужденно она приняла так называемые “кондиции” временщиков – требование соблюдения условий, по которым самодержавная власть ограничивалась до крайнего предела. В России устанавливалась, по сути, олигархия. И вот тут Государь Петр Алексеевич оказал России свою посмертную услугу. Вполне определенно проявил себя государственнический инстинкт воспитанного им офицерского корпуса. Тогда еще не была придумана ложь об “аполитичности армии”, и Анна Иоанновна, опираясь на политически сознательное офицерство, разорвала “кондиции” вельможных босяков.
Правление Анны в нашем сознании связывается с засилием немцев во главе с Бироном. Да, этот курляндец был всемогущ. Но он укрепил самодержавие, почти упавшее стараниями А. Д. Меншикова и его соумышленниками по Тайному Совету. Да, делами обороны заправлял другой немец – Иоганн Бургард Миних. Это он ввел в Армии германские порядки, расплодил канцелярщину, напялил на всех служивых парики с косами, внедрил наказание шомполами. Это он жестко требовал от воинских частей “самоокупаемости”, заставлял учить нижних чинов различным ремеслам – чтобы солдаты с толком занимались отхожими промыслами. Это он донял войска караульной службой и исполнением полицейских обязанностей. Дело дошло даже до того, что русский солдат охранял в кунсткамере слона. Однако, с другой стороны, тот же Миних, этот ветеран Северной войны, поседевший на русской службе, сроднился с Россией и понимал ее интересы. Генерал-фельдмаршал поставил заслон от проникновения в Армию чужеземных проходимцев (на службу принимались лишь те из иностранцев, кто мог подтвердить свою офицерскую карьеру “в знатных европейских армиях”). Граф упразднил привилегии наемников, уравняв их жалование с жалованием русских офицеров.
Как бы там ни было, с именем Миниха да еще генерал-прокурора Сената графа П. И. Ягужинского связано учреждение в Петербурге военно-учебного заведения нового типа. По их совету и проекту 29 июля 1731 года Императрица подписала указ о создании “Корпуса Кадетов Шляхетных Детей” по образцу кадетских корпусов, существовавших в Пруссии и Дании. Одновременно с указом Государыня рассылает по городам приглашение дворянству привозить своих недорослей в Петербург для определения их в открывающееся учебное заведение.
К 17 февраля 1732 года в столицу, в бывший дворец светлейшего, но уже опального князя Меншикова на Васильевском острове съехалось 56 подростков. Их одели в зеленый камзол с супервестом поверх, лосины и ботфорты (в конной роте со шпорами), вооружили палашами на портупеях и карабинами на перевязи, и занятия начались. С этого события (впоследствии оно ежегодно отмечалось как Корпусной Праздник), можно считать, и начинается история новой формы воспитания русской военной молодежи для служения Богу, Царю и Отечеству в офицерских чинах. И хотя сама-то форма заимствована у Запада, ее содержание, по нашей привычке все переделывать на свой лад, менее чем через сто лет оказалось настолько национальным, что о каком-либо заимствовании уже просто и не вспоминалось. А сначала дух был явно прусацкий. По складу ума все-таки немец, Миних, поставленный и во главе Корпуса, до мелочей скопировал устав берлинского образца – с той же зубрежкой, с той же муштрой, с теми же фухтелями. От немецкой казармы не отличишь. И если отсюда в 1740 году вышел в службу великий русский полководец (генерал-фельдмаршал граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский), то это никак не следствие прусских казарменных порядков. Военный гений Румянцева сквозь муштру пробился. Но кто посчитает, сколько талантов было задушено ею?
С воцарением Елизаветы Петровны обстановка в Корпусе изменилась. Но, как часто у нас бывает, “палку перегнули”. Не стало муштры, зато всячески, даже в ущерб военным занятиям, поощрялось увлечение кадет изящной словесностью и искусствами. В елизаветинское время Сухопутный Шляхетский кадетский корпус (так он был переименован Императрицей) славился как поставщик поэтов и актеров ко Двору Ее Императорского Величества. Именно здесь, в Корпусе, возникло первое в России Общество любителей российской словесности. Когда в 1755 году Российская Академия Наук начала издание журнала “Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие”, в состав его сотрудников сразу же вошли кадеты Александр Сумароков (впоследствии знаменитый драматург и директор придворного театра), Иван Елагин (в будущем масон и писатель, член Академии Наук), Михаил Херасков (поэт, видный представитель русского классицизма), Семен Порошин (будущий воспитатель Великого Князя Павла Петровича) и еще несколько человек. Они в изобилии поставляли журналу стихи, которыми значительно оживлялись страницы с сухими историческими, часто переведенными с других языков трактатами.
В Кадетском корпусе воспитаны и многие театральные деятели. Среди них, например, – великий актер, режиссер и действительный член Академии Иван Дмитриевский. Императрица Елизавета Петровна, большая любительница поразвлечься, благоволила юным артистам и часто бывала у них на репетициях. Она даже лично одевала к спектаклям кадет, игравших женские роли.
И все было бы ничего, если бы в это же время другие военно-учебные заведения, созданные Петром Великим, – Навигацкая, Артиллерийская, Инженерная школы и Морская Академия – не влачили бы жалкого существования. Елизаветинский президент Военной коллегии, генерал-фельдцейхмейстер граф П. И. Шувалов, несгибаемый приверженец огневой тактики, настаивал перед Императрицей о создании еще одного кадетского корпуса – для подготовки “наученных” офицеров-артиллеристов и офицеров инженерных частей. Но ничто не помогало – ни ссылка на преобразование в 1752 году Морской Академии в Морской корпус, ни даже попытки “пустить слезу”. Единственное, что удалось добиться графу, – в 1758 году получить соизволение на объединение Артиллерийской и Инженерной школ под своим началом..
Идею Шувалова об учреждении Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса, уже после его кончины, реализовал в самом начале нового царствования (1762 год) генерал-фельдцейхмейстер Вильбуа. Новый Корпус разместился на Ждановской набережной Петербургской стороны. Императрица Екатерина II Алексеевна расщедрилась – она ничем не ограничила директора нового военно-учебного заведения в расходовании денежных сумм на жалование преподавателям. Ясно, что в молодом Корпусе поэтому собрался цвет тогдашнего учительства. Обучение длилось 5 лет – 3 года в общих классах и 2 года в офицерском.
А Сухопутный корпус, между тем, подвергся очередному эксперименту. Увлечение Императрицы философией французских просветителей вылилось у нее и в идею селекции “новой породы людей” - здоровых, целеустремленных, практичных, рвущихся к чинам и почестям карьеристов, которые могли бы многое свершить, но которыми легко было бы управлять. У государыни нашелся и талантливый помощник – тайный советник и генерал-поручик Иван Иванович Бецкой, директор девичьего Смольного института. Это последнее обстоятельство насмешливые кадетские перья не преминули обыграть:
Иван Иваныч Бецкий –
Человек немецкий,
Мундир носил шведский,
Воспитатель детский.
В двенадцать лет
Выпустил в свет
Шестьдесят кур –
Набитых дур.
Следует сказать, что назначенный в 1765 году и директором Сухопутного кадетского корпуса “штатский генерал” Бецкой презирал офицеров, способных лишь командовать и сражаться на поле брани, и благоволил просвещенным молодым людям, которых отличала напористость и ловкость в достижении личных целей. Зная, что Екатерина мечтает создать империю, которая должна превзойти образцы древности, и что ей нужны “великие администраторы”, “человек немецкий” составил новый устав сего военно-учебного заведения так, чтобы он отвечал этим мечтам. Естественно, в 1766 году сочинение Бецкого было Высочайше утверждено. Сухопутный корпус призывался стать питомником “русских римлян”.
В качестве главных условий воспитания “новых людей” было установлено: во-первых, зачисление в Корпус детей не старше шести лет (в этом-де возрасте еще возможно освободить ребенка от пороков, привитых ему в семье) и, во-вторых, безотлучное пребывание воспитанников в Корпусе на протяжении 15 лет при редких, устанавливаемых начальством их свиданиях с родственниками под присмотром воспитателей (опять же изоляция от вредного влияния “старой породы”). Отрывая мальчиков от семей, Корпус отрывал их и от родной почвы. Будущий писатель кадет Сергей Глинка, воспитывавшийся по методе Бецкого, писал: Не знал я, под каким правлением живу, но знал, что вольность была душою римлян. Не ведал я ничего о состоянии русских крестьян, но читал, что в Риме и диктаторов выбирали от сохи и плуга. Не понимал я различия русских сословий, но знал, что имя римского гражданина стояло почти в чреде полубогов. Исполинский призрак Древнего Рима заслонял от нас родную страну – и в России мы как будто видели и знали одну Екатерину. В честь ее мы пели хоры – не русские, а французские.
Приблизительно каждые три года Корпус принимал в свои стены 120 мальчиков в возрасте 5 – 6 лет. В числе требований к поступающим дворянское происхождение отца или его штаб-офицерский чин, отменное здоровье мальчика. Предпочтение отдавалось детям небогатых родителей и сиротам, отцы которых погибли на войне.
Кадет, в их же собственных глазах, поднимали как могли. Регулярные приглашения ко Двору (то балы, то спектакли), постоянное общение со знаменитостями и знатью, показные, перед блестящим петербургским обществом маршировки, скачки, стрельбы из… луков. В такой обстановке было просто невозможно не мечтать о том, чтобы поскорее выйти в герои наподобие римских.
Устремлению юных душ в заоблачные выси несуществующей жизни сильно способствовало укоренение в Корпусе настоящего культа античной и французской изящной словесности. Гомер, Расин, Вольтер – вот тот уровень литературных образцов, к которому следовало подниматься кадетам в их размышлениях и сочинениях. Педагоги всемерно развивали у воспитанников нестеснительное желание вести диалоги с великими иноземцами, по большей части – с французами. В то же время среди будущих “консулов и сенаторов” редко кто свободно и правильно изъяснялся на родном языке.
Кстати форма в Корпусе не менялась. Как и в царствование Елизаветы Петровны она оставалась пехотной: парики, треуголки, камзолы, узкие брюки и высокие гетры, башмаки с пряжками. Цвет мундира зеленый, брюки песочные, лацканы и обшлага камзола красные, позумент и пуговицы золотые. На вооружении – кремневые ружья с трехгранным штыком, патронная сумка и полусабля на перевесях, надевавшихся крест накрест.
Еще основательнее воспитанников Сухопутного кадетского корпуса офранцузивали при генерал-поручике графе Ангальте, назначенном директором в 1786 году. Тем паче, что если над Бецким кадеты любили посмеиваться, то Ангальта они очень любили. Но этот достойный любви человек, храбрый офицер, отличавшийся самой высокой доблестью, к сожалению, был невообразимый франкофил. Не случайно французы считали, что французский граф вывел Корпус на такую высоту, на какой могли быть только лучшие образовательные заведения всей Европы. Никто тогда не обращал внимания на то, что воспитанники Бецкого и Ангальта хотя и росли в офицерских чинах, но карьера их чаще всего делалась на статской службе.
Как пример – современник Суворова и Кутузова, но никогда не участвовавший в боевых действиях генерал-майор Владислав Александрович Озеров. Он никогда не участвовал в боевых действиях и был известен в обществе на переломе XVIII и XIX веков как драматург, автор трагедий “Эдип в Афинах”, “Фингал”, “Дмитрий Донской”, “Поликсена”. В постановке этих трагедий на сцене блистали и Екатерина Семенова, и Иван Дмитриевский, и Алексей Яковлев, и Василий Каратыгин. То есть заслуги Озерова перед театром безусловны. Но ведь генеральский чин – отнюдь не обязательное приложение к литературному таланту…
Екатерининский эксперимент в Сухопутном корпусе не перенесся на другие: Морской, Артиллерийский и Инженерный, Шкловский. Основание и все содержание последнего было делом одного частного лица – отставного фаворита Императрицы генерал-поручика графа Зорича. (Один из современников этого вельможи писал: “Был взят им образец французский – военный строй, режим, язык, но дух царил там чисто русский…”) Из этих трех корпусов выходили толковые офицеры, храбро сражавшиеся и с поляками, и с турками. Из их рядов выдвинулось немало доблестных военачальников Отечественной войны 1812 года. Научный сотрудник Государственного исторического музея В. М. Безотосный подсчитал, что из 549 генералов, участвовавших в войне с Наполеоном, подавляющее большинство подготовлено к офицерской службе Гвардией (лейб-полки оставались главной кузницей офицерских кадров). Но все-таки 119 человек – воспитанники кадетских корпусов. Причем, выходцев из Артиллерийского и Инженерного было в два раза больше, чем выпускников Сухопутного, хотя соотношение воспитанников, вообще вышедших в войска до конца XVIII века, было обратным.
“Выведение породы новых людей” резко оборвалось после кончины генерала Ангальта. Разочаровавшаяся в идеях французских просветителей Императрица Екатерина Алексеевна в 1794 году назначила директором Сухопутного корпуса кадета-артиллериста, героя Измаила генерала М. И. Кутузова. Младший соратник великого Суворова в первый же день своего управления вошел в конфликт со своими юными подчиненными. Он сказал им: “Граф Ангальт обращался с вами как с детьми, я намерен обращаться как с солдатами”. Избалованные всеобщим вниманием воспитанники старшего возраста устроили Кутузову обструкцию. Но старый кадет знал, что делать – нужно убрать из Корпуса заводил. И генерал добился у Государыни соизволения выпустить старший класс раньше срока. В декабре состоялось производство. И вот, прощаясь с молодыми офицерами, Михаил Илларионович напутствовал их так: “Вы обиделись на меня за то, что я пожелал обращаться с вами как с солдатами. Знайте же: я получал и чины, и ленты, и раны, но лучшею наградою почитаю то, когда обо мне говорят – он настоящий русский солдат. Господа! Где бы вы ни были, вы всегда найдете во мне человека, который совершенно награжден за любовь к вам вашею славою, вашею честью, вашею любовью к Отечеству”. Корпус был покорен.
Кутузов вводит разделение Корпуса на роты (одна гренадерская и четыре мушкетерских) и твердой рукой наводит в них порядок. Главное требование – исполнительность. Вскоре современники отмечали, что у сухопутных кадет “учреждена строгая дисциплина, сообразная с воинскими правилами”. В то же время, по воспоминаниям И. Жиркевича, “обходился с кадетами ласково и такого же обхождения требовал и от офицеров”.
Особое внимание генерал уделял изучению кадетами математики как прикладной к военному делу науки. Для ее преподавания приглашается академик Н. И. Фусс. В число предметов специального курса вводится тактика. Кутузов преподает ее сам по своей же методике. Создается тактический класс.
Михаил Илларионович умел отличать способных людей и никогда не оставлял их без внимания. Кадету Карлу Толю, который больше остальных помогал директору в изготовлении различных тактических схем, он уже перед самым выпуском предложил остаться поучиться еще год. Толь остался и – в Отечественную войну 1812 года был правой рукой фельдмаршала в планировании сражений. Под началом своего учителя в 1812 году воевали с французом и другие кадеты: например, командир Нарвского пехотного полка генерал-майор Андрей Васильевич Богдановский, полковник Киевского гренадерского полка Александр Александрович Писарев, шеф 40-го егерского полка полковник Федор Васильевич Сазонов, генерал-майор Яков Алексеевич Потемкин, 28-летний командир гвардейской бригады генерал-майор Матвей Евграфович Храповицкий, генерал-майор Александр Карлович Ридигер.
Главный результат двухлетнего директорства М. И. Кутузова в Сухопутном корпусе – он вдохнул в жизнь учебного заведения суворовский дух. Римские герои, разумеется, еще не ушли из сознания кадет, но все же отодвинулись на второй план. Их заместил образ отца-командира русских чудо-богатырей. Отчетливо проявились, даже в старшей роте, признаки того, что понятие личной чести воспитанники все больше связывают не со стремительной карьерой, но со служением Отечеству. Недолго начальствовал генерал у кадет, но традиции заложил прочные. С его директорства Сухопутный (после 1799 года – 1-й) кадетский корпус стал настоящим питомником настоящих русских офицеров – братьев по духу. Русский офицер и поэт Федор Николаевич Глинка (выпуска 1803 года) это братство особенно остро ощутил во время Отечественной войны 1812 года. Он писал тогда: “Объехав несколько полков, я везде находил офицеров, которые понимали меня как истинные друзья, как ближайшие родные. Кто же такие эти прекрасные люди? Кадеты! О, как полезно общественное воспитание! Никакие уставы, никакие условия общества не могут произвести таких твердых связей между людьми, как свычка ранних лет…”
Кроме упомянутых, существовал в Петербурге еще и Корпус Чужестранных Единоверцев, созданный Императрицей Екатериной II в 1775 году. Не любившая своего сына Павла Петровича Государыня помышляла посадить его на престол Короля Эллинов и потому в этом учебном заведении готовила для Цесаревича военных и гражданских чиновников, ориентированных пророссийски. Большинство из 200 воспитанников Греческого корпуса (так его называли в обыденности) были русскими, но по рекомендациям русских консулов принимались в него подростки (от 12 до 16 лет возрастом) из греков, албанцев и других балканских народов. Программа обучения в Корпусе не была столь военизирована, как в других, однако воспитателями состояли офицеры и кадеты носили военную форму. По окончании курса учения юноши получали выбор: или вступить в русскую службу офицерами, или вернуться на родину. Корпус прекратил свое существование с восшествием на престол Павла I.
Никто так не оклеветан русской историей, как Император Павел Петрович. Современники, а вслед за ними и историки не хотели видеть его рыцарственной души, его доброго и отзывчивого сердца, а во вспыльчивости усматривали самодурство. И никто не хотел брать в счет трагических последствий того отторжения от государственной жизни, которое по вине Императрицы испытывал Наследник Цесаревич в течение многих лет. “Великая Екатерина, – писал известный военный белоэмигрантский историк А. А. Керсновский, – бывшая матерью для своей страны, была мачехой для своего сына.” Несмотря на неоднократные просьбы Цесаревича разрешить ему лично участвовать в боевых действиях суворовских войск, Екатерина всякий раз отвечала отказом. Не зная русских чудо-богатырей, ни разу не видя их в деле, Павел вынужден был заниматься в изолированной от всего мира Гатчине любимым военным делом как знал и умел – по немецким образцам. Существование его маленького “гатчинского войска” (6 батальонов пехоты общей численностью 1500 штыков, 6 эскадронов кавалерии общим счетом в 600 сабель, 12 “запряженных” и 46 “незапряженных” орудий) уже само по себе было выражением протеста против блестящего Двора матери и, конечно, против Гвардии, которая в последние годы екатерининского царствования становилась все более и более распущенной.
Другими словами, все военные мероприятия Императора Павла были, по Керсновскому, “безотчетной реакцией на екатерининские преобразования, ненавистные “потемкинские” порядки”. Но отвергнув то и другое, Государь прервал развитие национальной военной доктрины, утверждавшейся победами Петра Великого, Румянцева и Суворова. Образовавшуюся пустоту он, к сожалению, заполнил чужим достоянием, признанным в качестве лучшего. А таковым, по мнению многих европейских военных авторитетов, была доктрина Пруссии, наемно-вербовочная армия которой воспитывалась шпицрутенами. Гатчинские порядки были введены во всех вооруженных силах.
Первой эти порядки ощутила на себе разболтанная Гвардия. Ее политическое и воспитательное предназначение, установленное Петром I, было упразднено. Осталось только строевое. Щеголи и сибариты, пренебрегавшие службой получили отставку. Лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки, как и Кроншлотский драгунский лейб-регимент, перестали быть школой для будущих армейских офицеров.
Что касается развития кадетских корпусов, то и для них это царствование не было счастливым. Павел лишь утвердил начинание Кутузова подразделять кадет не по возрастам, а по ротам; уравнял в статутах оба петербургских корпуса, переименовав Сухопутный Шляхетский – в 1-й, Артиллерийский и Инженерный Шляхетский – во 2-й; принял на казенное содержание Шкловский корпус; для призрения детей погибших офицеров создал и на собственные деньги стал содержать Военно-Сиротский Дом. Форма кадет, в сравнении с формой екатерининского времени, почти не изменилась.
Войны, которые Россия при Императоре Александре Павловиче вела с 1804 по 1815 год непрерывно, создали большой некомплект офицерского состава во всех родах оружия. Явно требовалось принятие продуманных мер, чтобы выправить положение. Но деятельность Государя и правительства в деле подготовки офицерских кадров отмечена поспешностью и отсутствием единого замысла. В 1802 году на базе Придворного Благородного Пансиона, созданного еще при Елизавете Петровне, формируется аристократический Пажеский корпус, призванный из отпрысков высших военных и гражданских чинов Империи готовить офицерские кадры для Гвардии. В 1805 году при 2-м кадетском корпусе создается так называемый Волонтерный, в который должны были приниматься молодые дворяне 15-16-летнего возраста для форсированной подготовки их к офицерской службе в армейских частях. (В 1810 году Корпус, состоявший из двух батальонов, переименовывается в Дворянский Полк.) Этой же цели служит формирование двух провинциальных военно-учебных заведений – Тульского дворянского училища и Тамбовского военного училища. Наконец, перед самой Отечественной войной (1812 год) в Финляндии учреждается Гаапаньемский топографический корпус (в 1819 году преобразовывается в Финляндский корпус общего направления). С началом приграничных стычек с наполеоновской Великой Армией начал отступление в глубь страны корпус Шкловский – через Смоленск, Ярославль, Кострому. В 1814 году он добрался до Москвы и навсегда, под именем Московского, разместился в Головинском дворце, что в Лефортове.
В ходе Отечественной войны с Наполеоном и после нее особое благорасположение получила подготовка офицеров для казачьих войск и гвардейской пехоты. 1813 год отмечен учреждением в Сибири Омского войскового казачьего училища, 1823-й – Школы Гвардейских Подпрапорщиков в Петербурге, 1824-й – Оренбургского Неплюевского военного училища (по составу тоже казачьего). С присоединением к России в 1815 году Великого Герцогства Варшавского под русские знамена перешел и Калишский кадетский корпус, созданный в 1793 году прусским королем Фридрихом Вильгельмом.
При Александре изменилась и кадетская форма одежды. Парик исчез, вместо треуголки был введен кивер черной лаковой кожи, короткий, по пояс черный мундир, узкие белые брюки и черные гетры.
Создателем единой системы подготовки офицеров в России следует считать Императора Николая I Павловича, восшедшего на престол под грохот пушек, картечью разогнавших с Марсова поля взбунтовавшиеся полки Петербургского гарнизона. К сожалению, среди осужденных зачинщиков бунта 14 декабря 1825 года было около 50 воспитанников кадетских корпусов. Скажем, из Пажеского вышел полковник Пестель, до смерти забивавший солдат полка, которым, не имея чести, командовал, а из 1-го – романтик Кондратий Рылеев, в честном сердце которого отзывалась всякая боль другого сердца.
Царь знал и то, что кадеты 1-го корпуса рьяно помогали раненным на Сенатской площади солдатам Московского полка, которым после картечи удалось все-таки перебраться на правый берег Невы. Уложили на свои кровати, перевязали, накормили своим ужином.
Не задуматься было нельзя. И слава Богу, Николай Павлович не отверг кадетские корпуса как форму воспитания командных кадров. Больше того, он всем военно-учебным заведениям, выпускавшим офицеров (кроме Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров), придал корпусной статус. Но старое направление в воспитании кадет, определявшееся заемными философскими и социальными идеями, было отвергнуто. Новое же, ориентированное на всемерное утверждение русского воинского духа, предполагало активное применение…прусских методов обуздания юношеской энергии для направления ее в русло дисциплины, порядка, благочестия и всех воинских добродетелей. Как и Император Александр I, Николай Павлович был сыном своего отца, и ему тоже была не судьба освободиться от пут немецкого воинского артикула и немецких же взглядов на военное строительство. И это не вина, а беда его, что обучение войск ведению боевых действий и воспитание их по методикам, созданным в Берлине, не приблизило Верховного вождя Армии и Флота к тому, чтобы возродить нашу национальную военную доктрину. Вновь остались невостребованными воинские заветы Петра, стратегические взгляды Румянцева, суворовская “Наука побеждать”.
Изменил Государь и форму одежды. Кивер сменила заимствованная у немцев каска с белым или черным плюмажем, введен черный однобортный мундир с красным воротником и такими же обшлагами (в столичных корпусах на воротниках – галун), широкие белые суконные панталоны навыпуск, обувь с тупыми носками. На груди, накрест, белые перевязи для патронной сумки и полусабли. Вооружение – пистонное ружье со штыком. Появились погоны различных (по корпусам) цветов.
На создание системы кадетских корпусов Императору Николаю I потребовалось время всего его царствования. Постепенно он преобразует уже существующие военно-учебные учебные заведения: 1826 год – Омское войсковое казачье училище в Сибирский кадетский корпус, 1829 год – Императорский Военно-Сиротский Дом в Павловский кадетский корпус, 1830 – Тамбовское военное училище в Тамбовский кадетский корпус, 1837 – Александровское Тульское военное училище в Александровский Тульский кадетский корпус, 1844 – Оренбургское Неплюевское военное училище в Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, 1851 – Александровский Сиротский институт в Александровский Сиротский кадетский корпус, 1855 – Дворянский Полк в Константиновский кадетский корпус. По мере появления в казне необходимых средств создаются новые корпуса: 1829 год – Александровский малолетний (из приготовительных классов Морского и 1-го, воспитанники от 7 до 10 лет возрастом), 1835 – Полоцкий, 1841 – Александровский Брестский, 1849 – 2-й Московский, 1851 - Неранжированный Владимирский Киевский. После польского восстания 1830 года был расформирован Калишский кадетский корпус, подготовивший многих командиров повстанцев.
Николай Павлович привлекает к работе наиболее богатое помещичье дворянство – где поощрением его благотворительных начинаний, где намеками на надобность таковых, а где и просто своим “ясным взором”. На деньги (300000 рублей ассигнациями) воспитанника Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса генерала от артиллерии А. А. Аракчеева формируется Новгородский корпус, на средства полковника Бахтина (1800000 рублей) и рязанских дворян (350000 рублей) – Орловский Бахтина, на пожертвования воронежских помещиков, прежде всего генерал-майора Н. Д. Черткова – Михайловский Воронежский, на “общем котле” крупных полтавских землевладельцев – Петровский Полтавский. Каждый вновь открытый корпус размещался в специально для него спроектированном и построенном здании. Дворянства принимали на себя обязательства ежегодно вносить на содержание этих учебных заведений определенные суммы денег.
По велению Царя для кадетских корпусов разрабатывается и вводится единая образовательная программа, чего еще не было в гражданских учебных заведениях. К созданию ее были привлечены лучшие ученые силы. Например, программу по математике составлял академик М. В. Остроградский, а по физике – академик Э. Х. Ленц.
Все военно-учебные заведения объединяются общим управлением во главе с Главным начальником. На эту должность был назначен генерал-фельдцейхмейстер Великий Князь Михаил Павлович, младший брат Государя. И счастливее выбора – не бывает. Великий Князь дневал и ночевал в кадетских корпусах. Начальником он был строгим, но безмерно любил кадет, и они отвечали ему тем же. Взгляды Михаила Павловича можно в какой-то мере уяснить из его обращении к выпускным кадетам, которое называлось “Прощание с моими детьми”:
Дети, отпуская вас на службу, я обращаюсь к вам не так, как ваш Начальник, но как ОТЕЦ, вас душевно любящий, который следил за вами с юных ваших лет, который радовался вашим успехам, вашему постепенному развитию.
Теперь вы выходите на поприще жизни военной. Прощаюсь с вами. Внемлите моему совету: не забывайте никогда БОГА, родителей ваших, которым вы одолжены вашим существованием, и помните всегда, что вы одолжены нравственным вашим существованием Государю Императору, Его постоянным к вам милостям. Он с младенчества вас призрел. Он вас возлелеял и, наконец, снабдил всем нужным для нового, высшего поприща.
Как можете вы инако заслужить столь великие к вам Его благодеяния, как не щадя себя ни в коем случае для Его службы; не забывайте, что в России, в нашей славной РОССИИ, священные имена Государя и Отечества нераздельны; эта нераздельность – наша сила, перед которой неприятели наши всегда сокрушатся, и крамоле не будет места.
Военная служба, сия благороднейшая служба, сколь представляет она вам в будущности славы! Слава на поле битвы для благородной души сколь имеет отрады! И если участь удручила пасть на этом поприще, то остается память, окружающая поверженного. Но это ли одна слава военного?
Ежечасное самопожертвование, постоянство и терпение в трудах без ропота, без устали – сколь они почтенны!
Достойный офицер обязан прежде всего повиноваться начальникам и наблюдать неукоснительно за исполнением его приказаний. Повиновение сие должно быть искренне и безусловно. Помните всегда, что настоящая честь военного человека состоит в благородном поведении, а потому избегайте всякого соблазна и не забывайте слов Самого Спасителя: “…и не введи нас во искушение”.
Примите, дети, сие наставление друга, будьте уверены, что вблизи и издалека он всегда будет следить за вами. Во всех ваших нуждах обращайтесь всегда к нему как к верному пристанищу.
Прощайте, да благословит вас Господь Бог и да подкрепит на дела великие. За Богом молитва, а за Царем служба никогда не пропадают.
Трудами Великого Князя Михаила Павловича и его помощников в 1836 году был разработан новый Устав военно-учебных заведений. Из 10 классов (двух приготовительных, шести общих и двух специальных) в каждом из кадетских корпусов оставлено или по 8, или по 6. Первый вариант (два приготовительных класса, четыре общих и два специальных) – для корпусов в обеих столицах, а также для Финляндского. Второй вариант (без специальных классов) – для провинции. В первом случае производство в офицеры получали непосредственно в корпусе. Во втором – кадеты, окончившие курс обучения в Новгородском, Орловском Бахтина, Полоцком, Петровском Полтавском, Михайловском Воронежском, Тульском Александровском или Тамбовском кадетских корпусах, переводились в Дворянский Полк и уже из него выходили офицерами. Туда же переводились после трехгодичного курса кадеты Неранжированного Владимирского Киевского корпуса, оставаясь в Дворянском Полку тоже до производства.
В 1848 году было составлено Наставление кадетским корпусам. Первые же его строки разъясняли цель деятельности этих военно-учебных заведений: “Доставить юному военному дворянству приличное сему званию воспитание, дабы укрепить в воспитанниках сих правила благочестия и чистой нравственности и, обучив их всему, что в предопределенном для них военном звании знать необходимо нужно, сделать их способными с пользою и честью служить Государю и благосостояние всей жизни их основать на непоколебимой приверженности Престолу. Христианин, Верноподданный, Русский добрый Сын, надежный товарищ, скромный образованный юноша, исполнительный, терпеливый и расторопный офицер – вот качества с которыми воспитанники военно-учебных заведений должны переходить со школьной скамьи в ряды Императорской Армии с чистым желанием оплатить Государю за ЕГО благодеяния честной службой, честной жизнью и честной смертью”.
28 августа 1849 года Великий Князь Михаил Павлович, бывший Шефом 2-го кадетского корпуса, скончался. Высочайшим повелением его имя на вечные времена было присвоено гренадерской роте этого военно-учебного заведения. А с 1907 года она (1-я строевая) стала именоваться ротой Его Высочества и носить на погонах накладные вензеля – букву “М” с короной. В зале Корпуса был установлен бронзовый бюст корпусного Шефа. На постаменте – бронзовая же доска с текстом “Прощания” Великого Князя. В том же 49-ом году в память Михаила Павловича и всех кадет, за веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивших, Государь повелел быть поминальным скорбно-торжественным гимном кадетских корпусов и военных училищ “Песне Дворянского полка”:
Братья, все в одно моленье
Души русские сольем!
Ныне День поминовенья
Павших в поле боевом.
Но не вздохами печали
Память храбрых мы почтим –
На нетленные скрижали
Имена их начертим.
Вот каким дееписаньем
Царь-Отец нам повелел
Сохранять воспоминанья
Православных ратных дел.
Вот нетленные урок.
Братья, мы ль их не поймем!
К этим строкам новы строки
Мы не все ли принесем?
Братья, все в одно моленье
Души русские сольем –
Ныне День поминовенья
Павших в поле боевом.
Любил кадет и сам Император. “Здесь нет никакого фразерства, никакой лжи, которую видишь всюду. Оттого мне так хорошо между этими людьми и оттого у меня военное звание всегда будет в почете”, – говорил он об Армии. Слова эти можно, безусловно и в полной мере, отнести к самым молодым воинам Отечества. Особенно благоволил Николай Павлович 1-му кадетскому корпусу, в котором когда-то навел такую грозу. Государь возложил на себя звание его Шефа. На площадь перед корпусным зданием был перенесен памятник славному кадету генерал-фельдмаршалу П. А. Румянцеву. В 1832 году, на 100-й Корпусной Праздник, Корпусу было пожаловано знамя гвардейского образца с соответствующими надписями на лентах. Наследник Цесаревич был зачислен в списки воспитанников и в кадетском строю проходил все строевое обучение. “Корпус поставил Наследника на ноги”, – сказал как-то Николай Павлович. Видимо, то же самое он мог бы сказать и о двух других своих сыновьях – Великих Князьях Николае и Михаиле Николаевичах.
Кадеты, сверстники Цесаревича, пользовались особым вниманием Царской Семьи. Они часто приглашались во дворец. Там в играх и развлечениях подростков не раз принимал участие и Царь. Особенно памятной осталась одна военная игра, когда он повел наследного сына и его однокашников на приступ Петергофских фонтанов вверх по “шахматному” каскаду, начиная от большого фонтана с Самсоном.
В связи с тем, что перед Россией встала задача возродить флот, пристальнейшее внимание уделялось подготовке морских офицеров. Надо, к тому же, иметь в виду, что самое большое количество воспитанников кадетских корпусов, осужденных по делу декабристов, дал Морской корпус, и нравственно-воинское воспитание будущих флотских командиров не могло быть пущено на самотек. В первые же дни своего царствования Государь собственноручно написал для воспитателей Морского корпуса особую инструкцию. Корпусным директором в 1827 году назначается первый русский “плаватель круг света” контр-адмирал Иван Федорович Крузенштерн. Сразу же, по его инициативе, для подготовки флотских офицеров к службе на высших командных должностях при Морском корпусе учреждаются Офицерские классы с двухгодичным сначала, а затем с трехгодичным курсом обучения… Неизвестно, сколько раз в году Император посещал сухопутные кадетские корпуса Петербурга, но в Морском бывал 3-4 раза. Да и своего сына Великого Князя Константина Николаевича, пожалованного званием генерал-адмирала, он отдал в науку именно туда.
Кадетские корпуса использовались Императором и для решения некоторых общеимперских задач.
Например, известно, что в течение всего царствования Николая Павловича шли, не прекращаясь, войны на Кавказе. В сентябре 1837 года Государь предпринял инспекционную поездку на этот театр военных действий и остался недоволен общим состоянием дел. Больше всего – политикой местного кавказского начальства в отношении горцев. Он писал генералу А. Х. Бенкендорфу: Я много толковал об этом с Вельяминовым, стараясь внушить ему, что хочу не победы, а спокойствия; и что и для личной его славы, и для интересов России надо стараться приголубить горцев и привязать их русской державе. Я сам тут же написал Вельяминову новую инструкцию и приказал учредить в разных местах школы для детей горцев как вернейшее средство к их обрусению и к смягчению их нравов.
Ту же цель преследовало зачисление 40 юных горцев княжеских фамилий в кадетские корпуса Петербурга: Александровский, Павловский, 2-й и Дворянский Полк. Для них была даже введена особая кадетская форма одежды: черная папаха с белым верхом и с серебряной на нем пуговкой, светло-голубая черкеска с 16 напатронниками из карельской березы в оправе белой кости и с карманами из черного бархата, белый бешмет с петлицами корпуса на воротнике, синего сукна шаровары, красный сафьяновый пояс со стальным прибором, на черкеске – погоны по цвету корпуса. До 1840 года в кадетских учебных заведениях получили воспитание 315 юношей-горцев, в числе которых был и один из сыновей знаменитого имама Шамиля.
Царствование Императора Николая I, целиком бывшее исправлением ошибок предыдущего, закончилось, как и началось, национальной трагедией – Россия пережила славу и позор Севастополя. Его падение после многомесячной осады англо-французскими войсками лишила нас даже самого права иметь на Черном море военно-морской флот. Андреевский флаг был спущен там, где он был поднят при Екатерине Великой.
Ходячее мнение, что основная причина нашего поражения в Крымской войне 1853 – 1856 годов заключалась в отсталости Российской Армии по вооружениям, – фантазия ученых военных и невоенных умников. Французская пехота тоже воевала с кремневым ружьем образца 1777 года. Правда, англичане были вооружены нарезными ружьями, но их-то защитники Севастополя основательно били. Да и блестящие победы Кавказской армии на турками одновременно с бездарными действиями нашего 140-тысячного войска на Дунае против турецких же сил говорят о том, что не в вооружениях дело. Как точно заметил А. А. Керсновский, на Кавказе дралась и побеждала армия Петра Великого, в Крыму агонизировала опруссаченная армия Императора Павла I. И в той, и в другой были храбрые солдаты и доблестные офицеры. Своим умением умирать они вызывали восхищение неприятеля. Но кавказские войска, не перестававшие и после отражения нашествия французов в 1812 году упражнять свою “сноровку к победам” и свой дух, постоянно воспитывались на заветах Суворова, тогда как остальная армия мордовалась прусской муштрой, вырабатывавшей лишь плацпарадный глазомер. У Государя в Крыму и на Дунае были такие же бесподобно храбрые полки, как и на Кавказе, но не было полководцев, как там.
25-летнее правление императора Александра II было:
с точки зрения самодержавной политики вообще – временем реформ, главными из которых стали освобождение крестьянства от крепостной зависимости (Манифест “Осени себя крестом, православный народ” от 19 февраля 1861 года) и широкая либеральная децентрализация управления; присоединения к России по договору с КитаемПриморской области; продажи Аляски, “за ненадобностью”, Америке;
с технико-экономической точки зрения – временем зарождения фабрично-заводской промышленности; создания внушительной железнодорожной сети; старта “века пара и электричества”;
с социальной точки зрения – временем развития среднего и высшего образования; появления “наверху” надсословного слоя интеллектуалов-интернационалистов – интеллигенции, зарождения “внизу” рабочего класса –пролетариата; сокращения численности поместного дворянства; пополнения служилого дворянствапредставителями податных сословий;
с нравственно-идеологической точки зрения – временем торжества подражательной проевропейской ориентациивсего образованного общества, явившейся результатом победы западников в их борьбе со славянофилами; ослабления в народе, под влиянием этой ориентации, православной веры; обрушения устоев Святой Руси и исчезновения патриархальных нравов и обычаев; преклонения “умеренных” перед европейским либерализмом, а интеллигенции – перед радикальными материалистическими учениями;
наконец, с точки зрения военно-политической – временем реформирования вооруженных сил; завершения полувековой войны на Кавказе; завоеваний в Средней Азии; победы в Русско-турецкой войне и Берлинского конгресса, на котором “честный маклер” молодой Германской империи и князь Отто фон Шёнхаузен Бисмарк лишил Россию всех плодов этой победы.
По теме из всего этого нам придется касаться лишь военно-политической стороны нового царствования, но в виду нужно иметь и все другие его стороны. Скажем, тогда, когда речь будет идти о преобразовании кадетских корпусов в военные гимназии, понадобится связать это и с формированием в обществе культа “европейски образованного” человека.
Военная реформа во времени была разделена, условно, на два периода – переходный и основной. Последний связан с именем военного министра генерала от инфантерии Д. А. Милютина (титулом графа и чином фельдмаршала он пожалован Императором Николаем II).
Одной из первых задач переходного периода было облегчение непосильного для страны бремени военных расходов. Для этого принимается решение сократить численный состав Гвардии и Армии, увеличив, однако, их боеспособность. После падения Севастополя Государь создает комиссию “для улучшений по воинской части”. Во главу ее назначается один из лучших боевых генералов Императора Николая Павловича, главнокомандующий Гвардией и гренадерами граф Ридигер. В целях улучшения качества вооруженной силы он намеревался, прежде всего, избавиться от чрезмерной централизации в управлении войсками, которая “внизу” удушала всякую инициативу. Но старик вскоре умирает, а его преемникам на министерском посту князю Чернышеву, князю Долгорукому 1-му и генералу Сухозанету 2-му удается лишь сократить численность войск с 2300000 бойцов до 800000. Задача же децентрализации оказалась для них непосильной.
В ноябре 1861 года военным министром стал генерал Милютин. Нельзя говорить, что у него не было никакого боевого опыта. Он воевал на Кавказе, был там ранен, перед назначением в Петербург занимал должность начальника штаба при фельдмаршале князе Барятинском. У Милютина не оказалось другого. Как писал А. А. Керсновский, “воспитанник частного гражданского пансиона и Московского университета, он [Милютин], имея военный ум, не имел военной души, военного сердца”. Новый министр был настоящим кабинетным бюрократом.
Через два месяца после своего назначения, 15 января 1862 года, Милютин представляет Императору Александру Николаевичу свой доклад с изложением принципов военной реформы в России. Чтобы не касаться намеченных преобразований в подробностях, процитируем начало этого доклада – все будет понятно. Министр писал:
Прежнее устройство отличалось крайней централизацией, которая уничтожала всякую инициативу административных органов, стесняло их мелочной опекой высших властей. Такая же централизация со всеми ее вредными последствиями была развита и в строевых управлениях войск, где недостаток инициативы в частных начальниках, в особенности в военное время, проявлялся уже не раз и приводил к самым печальным результатам. Войска и в мирное время оставались соединенными в дивизии, корпуса и армии, и, таким образом, содержались все штабы от дивизионных до главного щтаба армии включительно. Хотя такой системе и приписывалась та выгода, что в случае приведения на военное положение армия уже имела готовые штабы и войска выступали в поход под начальством знавших их и знакомых им начальников, однако эти выгоды не вполне осуществились. На практике весьма редко случалось, чтобы не только армии, но даже и корпуса действовали на театре войны совокупно в нормальном своем составе мирного времени. Гораздо чаще, по разным стратегическим соображениям, на самом театре войны формировались отряды из войск разных корпусов, для которых учреждались отрядные штабы. Так, в войну 1853 – 56 гг. ни один корпус действовавшей армии не остался в полном своем составе. Вообще же опыт нескольких последних войн указал, что наши корпуса представляют слишком громоздкие тактические единицы для постоянного употребления на театре войны в целом их сосредоточении…
Конечно, удивительно, что Милютин проигнорировал такой факт, как постоянство боевого состава войск славного Кавказского корпуса, в котором он служил. Но, как бы там ни было, министр убедил Государя ввести в нормальный порядок вещей застарелую патологию российского военного организма – “отрядоманию”.
Перейдем к одной из основных частей милютинской военной реформы – к перестройке военно-учебного дела. Хотя численность войск сократилась в три раза, число офицеров в них не могло быть уменьшено и оставалось прежним – около 33000. По 25 нижних чинов на одну среднеарифметическую офицерскую душу. По нынешним меркам, взвод. Нормально. Но вот качество этой офицерской единицы…
“Европейски образованный” министр Императора Александра II считал, что оно никуда негодно: от университетских своих лет Милютин сохранил навык видеть в любом офицере невежественного солдафона, и потому ему казалось, что образованность русского офицерства – это проблема из проблем. Ясно, что кадетским корпусам с ней не справиться. Другое дело – гимназии. И вряд ли министр лукавил, когда убеждал Государя в том, что кадеты в образованности отстают от гимназистов. Он был искренен в своих заблуждениях. (Справедливости ради, скажем, что в николаевских корпусах, особенно в столичных, учили не хуже, чем в гражданской классической или так называемой реальной школе; воспитывали же гораздо лучше.) Одному Богу известно, почему Царь, который не только школил себя в строю 1-го кадетского корпуса, но и был, по смерти Великого Князя Михаила Павловича и до своего восшествия на Престол в 1855 году, Главным начальником военно-учебных заведений, поддался настояниям Милютина.
Так что же было сделано? В 1863 году из 17 кадетских корпусов оставлено существовать два – Пажеский и Финляндский. Они по-прежнему имели специальные классы и пользовались правом на офицерские выпуски. Три корпуса (Павловский, Константиновский в Петербурге и московский Александровский Сиротский) преобразованы в военные училища соответственных наименований. Вместе с Михайловским артиллерийским, Николаевским инженерным и Николаевским кавалерийским (бывшая “Славная Школа”) военных училищ стало шесть. 12 корпусов (1-й, 2-й, 1-й Московский Императрицы Екатерины II, Нижегородский графа Аракчеева, Орловский Бахтина, Полоцкий, Петровский Полтавский, 2-й Московский Императора Николая I, Михайловский Воронежский, Оренбургский Неплюевский, Сибирский, Владимирский Киевский) были обращены в “военные” гимназии с гражданским укладом жизни. В них отменены строевые занятия, роты названы “возрастами”, большинство офицеров-воспитателей заменено штатскими лицами. Да еще на головы “военных” гимназистов надели эти несуразные французские кепи! Да еще подпоясали их (при летней белой рубахе без погон, но с отложным воротничком) витыми шелковыми шнурами с кисточками!
Военные училища без кадетских корпусов своими выпусками не могли покрыть всей ежегодной потребности Армии в офицерских кадрах. Самое многое – одну треть. Большинство офицеров получали теперь производство из полковых юнкеров, или, по-милютински, вольноопределяющихся. Чтобы они, как выразился сам министр, “не получив никакого воспитания, не коснели в невежестве”, в 1864 году стали учреждаться окружные юнкерские училища с одногодичным курсом обучения (всего учреждено 16: пехотных – 11, кавалерийских – 2, смешанных – 2, казачье – 1; артиллерия и инженерные войска пополнялись офицерами только из училищ соответствующего рода). В эти же годичные военно-учебные заведения принимались и воспитанники вновь созданных… четырехклассных “военных” прогимназий. Прапорщики, выпускавшиеся из юнкерских училищ далеко по службе, как правило, не шли.
Воспитание военной молодежи было принесено в жертву образованию. Но ведь при таком перекосе даже массовое повышение образованности офицеров не могло принести ничего, кроме разочарования. Неизбежное обнищание воинского духа у тех, кто призван быть его носителем и хранителем – самый пагубный результат подобной смены приоритетов. Да и лучшие-то из “военных” гимназистов под влиянием воспитателей из бывших университетских студентов, шли не в военные училища, не в армейский строй, но в студенты же. Те же, кто все-таки попадал в военно-учебное заведение, по своей подготовленности к воинской службе мало отличались от сверстников, поступающих в юнкера из гимназий и реальных училищ. Контингент подходящих в юнкера кандидатов сузился. Стали создавать новые гимназии военного ведомства: в 1873 году открыты 3-я Московская и Симбирская, в 1874-м – 3-я и 4-я Московские, Псковская и Тифлисская.
Однако самое главное – гимназисты, еще раз подчеркнем это, уже не несли в войска тот дух рыцарского служения Царю и Отечеству, какой приносили воспитанники кадетских корпусов. Хотя при Императоре Николае Iбывших кадет в полках никогда не было более 30 процентов от общей численности офицеров, именно кадетский командный состав, бывший “смолоду и всей душой в строю”, являл собою нравственно-боевой костяк всей части. И вот из этого костяка стала вымываться основа…
Единственным благом от милютинских нововведений в военной школе было то, что при 2-й “военной” гимназии появились курсы подготовки воспитателей. Они вполне оправдают себя, особенно – в царствование последнего нашего монарха, когда слушателями их будут приниматься строевые офицеры, избирающие хлопотную педагогическую службу в кадетских корпусах по велению души и рекомендации полковых офицерских собраний.
Из всех Российских Императоров только двое – Петр Великий и Александр III – никогда не приносили интересы страны в жертву интересам “просвещенной Европы”. На что уж Николай I с его умом и твердым характером, и тот только в конце своего царствования понял, что Европа нахлебничает, питается энергетикой России. Здесь будет уместным один исторический анекдот.
Как-то Император Николай Павлович осматривал Лазенковский парк в Варшаве. Остановился около памятнику Яну Собесскому: король – верхом, под ногами лошади – татарин.
- Кому этот памятник? – спросил Самодержец Всея Руси и Король Польский.
- Королю Яну Собесскому, – ответил граф Бенкендорф.
- Созвать дипломатический корпус, отслужить панихиду по королю Яну.
Служили панихиду в Лазенковской же церкви. Царь крестился усерднее всех. Никто ничего не понимал. Граф Бенкендорф, однако, осмелился и спросил: “Ваше Императорское Величество, почему мы поминали душу католика Яна?”
- Ну как же! Это мой родной брат. Было два дурака на свете – Ян да я. Он спас Вену от татар, а я от венгров…
Александр Александрович с самого начала своего правления отлично понимал всю политику западных государств в отношении управляемого им государства и подданного ему народа. В словах Государя “У России есть лишь два верных союзника – ее Армия и ее Флот” звучала трезвая оценка международного положения нашего Отечества в ту пору. Император Александр III сам принимал все внешнеполитические решения. Министры при нем были только исполнителями его воли. Чтобы противодействовать агрессивному Тройственному союзу (Англия, Германия и Австро-Венгрия) мирными средствами и “перспективами”, он сблизился с Францией. Россия принялась за воссоздание своего утраченного в предыдущие царствования морского могущества, благо ее финансовое состояние стало достаточным: золотой рубль являлся самой устойчивой в мире денежной единицей. Было положено начало созданию броненосных эскадр, в 1886 – 1889 годах возрожден Черноморский флот.
Армия тоже перевооружалась. Пехота и кавалерия получила скорострельные малокалиберные винтовки, артиллерия – клиновые орудия образца 1877 года. К сожалению, поршневые скорострельные пушки и гаубицы поступили в Гвардию и Армию только при Императоре Николае II, хотя сухопутные войска в царствование Александра Александровича перевооружались и еще один раз – в начале 90-х годов в пехоту стали поступать 3-линейная с магазином на 5 патронов винтовка воспитанника Михайловского Воронежского кадетского корпуса полковника С. И. Мосина, а в кавалерию – она же, но укороченная, “драгунского образца”.
Международная политическая обстановка потребовала изменения дислокации войск. По приказу Государя в 1882 – 84 гг. в западных приграничных округах была сосредоточена вся кавалерия, треть кавказских войск, все полевые войска Казанского военного округа. Запад, конечно, был недоволен. Это недовольство выразил на одном из царских приемов австрийский посол: намеками он стал угрожать тем, что Австрия тоже сосредоточит на российских границах свои армейские корпуса. Царь, обладавший недюжинной физической силой, скрутил свою вилку в узел и спокойно сказал послу, показывая ему серебро: “Вот что я сделаю с вашими корпусами”.
В Русско-турецкой войне 1877 – 78 гг. Наследник Цесаревич Александр Александрович был командующим левофланговым Рущукским отрядом (4 дивизии XII и XIII корпусов). 30 ноября 1877 года турки численностью в 40000 штыков и сабель при 114 орудиях атаковали войска Цесаревича у городка Мечка. Решительно и спокойно командуя здесь 28000 наших воинов при 138 орудиях, Александр Александрович довел дело до беспорядочного отступления неприятеля. Было перебито до 3000 турок. Наш урон - 2– офицера и 813 нижних чинов убитыми и ранеными. За Мечку командующий отрядом был пожалован орденом Св. Георгия 2-го класса со звездой.
На опыте этой войны, которая велась, скажем прямо, не против самого умелого противника, будущий Император изучил не только сильные стороны личности русского офицера – он отчетливо увидел и недостатки в его подготовке, прежде всего – в воспитании. Пришлось воочию убедиться, какой сырой материал представляли собой воспитанники “военных” гимназий, приходившие из училищ в Действующую армию. Стало понятно, как сильна в воспитании юношества, посвящающего себя службе в офицерских чинах, роль воинского уклада жизни. И вот, почти тотчас по своем восшествии на Престол (в 1882 году), Государь, возрождая главный элемент российской вооруженной силы – ее национальную душу, перечеркнул военно-учебную реформу Милютина и восстановил существование кадетских корпусов. Гражданские воспитатели кадет были заменены офицерами, введены строевые занятия. Правда, специальные классы корпусов не восстанавливались – все сошлись на том, что для обеспечения однородности в воспитании и профессиональной подготовке офицеров военные училища следует сохранить. В связи с увеличением числа артиллерийских подразделений и частей увеличилась и потребность войск в офицерах-артиллеристах. Одного Михайловского училища для их подготовки оказалось мало. В 1894 году в артиллерийское было преобразовано Константиновское военное.
Итак, было восстановлено существование 12 “старых” кадетских корпусов (1-й, 2-й, 1-й Московский Императрицы Екатерины II, 2-й Московский Императора Николая I, Сибирский, Оренбургский Неплюевский, Нижегородский графа Аракчеева, Полоцкий, Петровский Полтавский, Орловский Бахтина, Михайловский Воронежский, Владимирский Киевский); преобразовано в корпуса 6 вновь созданных при Милютине гимназий военного ведомства (3-я – в Александровский, Симбирская, Псковская, Тифлисская, 3-я и 4-я Московские – соответствующих наименований). В Николаевский кадетский корпус обращены приготовительные классы Николаевского кавалерийского училища. Открыты и новые “кадетские монастыри” – два казачьих (1883 год – Донской, 1887 год – 2-й Оренбургский).
Нельзя умалчивать, что почти 20-летнее существование “военных” гимназий потребовало “подтягивать” восстановленные корпуса. Университетские воспитатели основательно подпортили не только строй, но и дух. И если в 1893 году в 3-м Московском корпусе возникли беспорядки, то какая-то часть вины за них должна быть отнесена и на счет гимназических времен. Корпус был расформирован – его номер принял 4-й Московский.
Для кадетских корпусов была установлена одинаково элегантная форма: парадная – черный однобортный, с золотистым галуном на красных петлицах воротника и солдатскими, на золотистых металлических пуговицах погонами мундир о восьми пуговицах большего размера (и малые, и большие имели рельефное изображение двуглавого орла в “сиянии”), черные брюки навыпуск, низкие сапоги, черная с красным околышем, цветной выпушкой по краю тульи и солдатской кокардой фуражка, шерстяной кушак; повседневная форма отличалась от парадной только тем, что на воротнике бушлата не было петлиц и галуна и носился он без кушака; в холодное время на мундир и бушлат надевалась черная шинель солдатского покроя с погонами и с шестью мундирными пуговицами впереди и двумя – сзади, для хлястика, а также верблюжий башлык, продеваемый под погонами и заправляемый за пояс. Цвет погон и выпушки на них, как и цвет кушака, устанавливались для каждого корпуса особые, в различных вариантах сочетания белой, синей, красной, а также черной и желтой окраски; цвет выпушки на фуражке – по цвету погон; если корпусные погоны были черного цвета, то выпушка на фуражке – синего. Предпочтение “национальному покрою” нашло отражение только в форме Донского кадетского корпуса, да и то в деталях. Его синий (как скажут донские казаки – “лазоревый”) мундир застегивался на крючки, а такого же цвета брюки навыпуск имели широкие однопрогонные казачьи лампасы. Пуговицы на погонах и галун на воротнике и обшлагах мундира были серебристыми. Для Николаевского корпуса покрой мундира устанавливался такой же, как у всех, но цвета он был тоже синего, тогда как брюки – серо-голубого. Форма морских кадет, пажей и Финляндцев не менялась.
На основании ст. 23-й Положения о кадетских корпусах, Высочайше утвержденного 14 февраля 1886 года, через два месяца военным министром генерал-адъютантом Ванновским утверждается Инструкция кадетским корпусам по воспитательной части, подписанная Главным начальником военно-учебных заведений генерал-лейтенантом Махотиным. Устанавливалось, что воспитание в кадетских корпусах, “живо проникнутое духом христианского вероучения и строго согласованное с общими началами русского государственного устройства, имеет главною целью подготовление воспитывающихся юношей к будущей службе Государю и Отечеству – посредством постепенной, с детского возраста, выработки в кадетах тех верных понятий и стремлений, кои служат прочною основой искренней преданности Престолу, сознательного повиновения власти и закону, и чувств чести, добра и правды.
Соответственно таковой цели корпусное воспитание должно в каждом из кадет всесторонне развить физические и душевные силы, правильно образовать характер, глубоко укоренить благочестие и верноподданнический долг и твердо упрочить задатки тех нравственных качеств, кои имеют первенствующее значение в воспитании будущего офицера”.
Воспитание должно было сообщать характеру юноши нравственную устойчивость, необходимую для того, чтобы усвоенные им взгляды и убеждения он неотступно проводил в самой жизни и энергически противостоял многообразным ее искушениям; без этого основного элемента воспитания все фактические знания и все так называемое практическое развитие не окажут пользы, но принесут положительный вред воспитаннику, хотя, быть может, сделают его не бесполезною, иногда же и весьма вредною машиной в общественном организме.
Определялось, что совокупность всех воспитательных мер, принимаемых кадетским корпусом, должна прочно устанавливать в его питомцах необходимые основы для приготовления из них впоследствии:
- искренно и деятельно верующих христиан, самоотверженно преданных Престолу, стого повинующихся законной власти и одушевленных сознательным чувством долга верных слуг России;
- добрых и почтительных сыновей;
- честных и трудолюбивых граждан;
- образованных, дельных и крепких духом и телом воинов, серьезно смотрящих на службу государству и обществу, не как на средство, а как на благороднейшую цель своей жизни, с полною готовностью жертвовать ее на защиту Царя и Отечества от врагов внешних и внутренних.
В основе формирования личностей именно такого свойства и качества находились три главных средства: незыблемое постоянство определенного порядка, производительное наполнение внеклассного времени и неослабное поддержание дисциплины, приведенной в соответствие с дисциплиной воинской. Все эти средства работали, как правило, под искусным управлением воспитателей и неусыпным их надзором над кадетами.
Порядок достигался соединением в целое также трех составляющих.
Во-первых – расписанием времени суток с той продуманностью, которая дает возможность строго определять действия и поведение кадета в любую из минут. Утренняя побудка – не тянись, быстро встань, прибери постель и себя, настройся на трудовой день. Классы – не отвлекайся, будь внимателен, голова работает в соображениях. И так во всем.
Во-вторых – требовательностью наставников. Ее обоснованная ясность и неизменность делают для порядка гораздо больше, нежели многословные поучения. Более того, требовательность способна наглядно показать, как много сберегается времени и труда от привычки к порядку – тогда человек делает любое дело так, как требуется, не переделывая его по много раз.
В-третьих – исключение праздного провождения времени, “понеже праздность, – как говорил Суворов, – корень всему злу, особливо военному человеку…” Постепенно, без какого-либо давления на психику воспитанников нужно приучить их отдавать каждую минуту бодрствования работе души, ума или тела и ни в коем случае не потакать природной лени.
Очевидно, что ту же цель – воспитания – преследовало и обучение наукам. Науки развивали такие свойства личности, как сообразительность, сметливость, упорство в реализации задуманного
Производительное наполнение свободного от классов времени должно развивать в кадетах трудолюбие и привычку к полезным занятиям и скромным развлечениям, смягчающим и облагораживающим нравы, устраняя тем самым праздное провождение часов досуга, особенно вредное для нравственности воспитанника;
Правильная дисциплина должна не только достигать непосредственного результата – исполнительности и хорошего поведения кадет в самом заведении, но постепенно вырабатывать в них способность подчиняться установленным требованиям и в самостоятельной жизни.
Инструкция отмечала, что “сущность воспитательного дела требует, чтобы воспитанник, не могущий еще иметь верного мерила для разумного самоопределения, подчинял волю свою воле воспитателя. Подчинение есть только одно из средств воспитания, а не конечная цель его; эта последняя заключается в повиновении воспитанника нравственному закону, который должен, наконец, обратиться в его личную совесть. Но пока еще воля воспитанника не вполне согласуется с нравственным долгом, воспитанник обязан безусловно подчиняться приказанию или запрещению воспитателя, который должен, в свою очередь, формулировать их по возможности кратко и вполне определенно, чтобы воспитанник с точностью знал, что именно следует и чего не следует ему делать. Вместе с тем воспитатель должен быть всегда воздержан и осмотрителен в отдаче приказаний, требуя от воспитанников лишь действительно необходимого и возможного, а затем не допускать уклончивости в точном исполнении требуемого и деятельно преследовать неповиновение, в особенности же соединенное с обманом. С течение времени многие приказания и запрещения становятся излишними. Но с возрастом же появляются новые потребности и новые искушения, которыми обусловливается необходимость продолжать регулирующее влияние наставника – с соответственным лишь изменением частных целей и приемов воспитательного действия. Существенно важно, чтобы такое изменение совершалось с должною постепенностью, так как в деле воспитания резкие переходы вообще вредны. Больше всего опасностей следует ожидать именно от неподготовленного перехода к самостоятельной жизни после строгих ограничений в школе”.
Внимание воспитателей обращалось на то, что надежное средство для приучения воспитанников к повиновению и исполнительности следует искать в той подчиненности кадет офицерам, которая вытекает из нравственной связи последних с их питомцами. “Истинный дух дисциплины проявляется в добрых отношениях воспитанников между собой, к наставникам и к заведению, в честном исполнении всех его требований и в общей заботливости о его репутации”.
Разъяснялось, что наставления с использованием рассудочных доказательств и с подробным изложением мотивов приказания или запрещения в большинстве случаев оказываются мало действенным воспитательным средством. Все это нередко ведет питомца к отрицательной рефлексии и к ложному убеждению в том, что он не обязан повиноваться, если сам не видит в том причины. Увещания, действующие на чувства, – уже более сильный фактор воспитания, так как чувство гораздо теснее связано с деятельными силами человека, нежели холодное рассуждение. Но, вместе с тем, чрезмерное возбуждение чувства неминуемо ослабляет энергию человека. Наставление или увещание окажется более плодотворным, когда оно приурочено к какому-нибудь конкретному проявлению в жизни питомца. Если воспитатель не имеет поводов сомневаться в безусловной готовности воспитанников повиноваться ему, то для него нет и надобности мотивировать свои распоряжения. При существовании же таких поводов всегда лучше прибегнуть к увещанию до исполнения приказания или запрещения, нежели после их нарушения, когда уже выяснится необходимость в более сильных воспитательных средствах. При проявлении упрямства лучше не настаивать на безотлагательном выполнении приказания раздраженным воспитанником, а дать ему время успокоиться и затем уже вновь приступить к объяснению необходимости подчиниться заявленному требованию. Такие временные уступки, доказывая готовность воспитателя благодушно отнестись к воспитаннику, никогда не подорвут авторитета наставника. Резкая же настойчивость его, при раздражении воспитанника, часто принимается последним как личный каприз приказывающего и, в большинстве случаев, у него возникает убеждение, что применение крутых мер – просто насилие.
Интересно, что в педагогическом отношении награды и наказания рассматривались как средства искусственные, чуждые чистой нравственности. И то, и другое нередко заглушало истинные мотивы детских поступков и, вместо любви к добру, вызывало своекорыстные расчеты, вместо внутреннего страха самого зла возбуждало боязнь страдания. Для ослабления такой опасности рекомендовано награды и наказания применять, насколько возможно, в качестве естественных последствий поощряемого или порицаемого действия. Особо говорилось о том, что воспитательные награды должны применяться с большой осмотрительностью и с единственной целью – укреплять в кадетах любовь к добру ради самого добра и стремление к труду и преуспеянию без алчности, самохвальства и кичливости перед товарищами. Выражение воспитаннику похвалы за доброе его чувство вполне уместно лишь в тех случаях, когда последнее сопровождается добрыми поступками, пожертвованием собственными интересами, самовоздержанием и трудом на пользу других, так как сущность эгоизма заключается не в недостатке добрых чувств, а именно в отсутствии добрых дел. В конечном же результате каждый воспитанник должен был быть приведен к искреннему убеждению в том, что лучшею для него наградой всегда служит собственное внутреннее сознание добросовестно исполненного долга.
В Инструкции подмечалось, что весьма часто наказания, вместо побуждения воспитанников к исполнительности, оказывают вредное влияние на характер того или другого питомца. “Взыскание должно налагаться с исключительною целью исправления, не будучи ни в каком случае актом возмездия”. Исправление после наказания возможно лишь в том случае, когда степень вины воспитанника раскрыта до конца, главные побуждения к проступку тщательно выяснены и нравственное настроение подлежащего взысканию хорошо известно наказывающему лицу. Опытный воспитатель всегда сумеет верно разграничить собственно проступки и безразличные действия воспитанников, не спеша приписывать им только кажущиеся дурные побуждения.
Обстоятельность и успех расследования проступка будут неминуемо расшатывать уверенность кадет в возможности избежать взыскания даже и тогда, когда порядок нарушается, что называется, скопом. Однако “отнюдь не следует вызывать явные, а тем более тайные, показания товарищей друг на друга, в особенности же когда общий проступок не представляется резко предосудительным в глазах самих воспитанников”. Наконец, в неизбежных случаях назначение взыскания целой роте, всему классу или отделению должно делаться не иначе, как самим директором.
Все взыскания, направляемые только к достижению определенных воспитательных целей, должны быть налагаемы с соблюдением надлежащей постепенности, последовательности, умеренности. При выборе той или иной меры наказания и способа его приложения необходимо соображаться как с характером самого проступка или дурного проявления и побуждений к ним, так и с личными свойствами, возрастом, темпераментом, развитием и душевным в данное время настроением виновного; при этом более строгое внимание должно быть обращаемо на такие проступки, которые принимают характер рецидива и в которых выражается неподчинение таким важным нравственным требованиям, как:
- уважение к правилам религии и человеколюбия;
- повиновение начальству;
- почтительность к родителям и к старшим вообще;
- правдивость, благопристойность и скромность;
- добрые отношения с товарищами;
- уважение к достоинству и обязанностям человека и к чужой собственности.
Вместе с тем предписывалось всегда иметь в виду, что некоторые, хотя бы и серьезные уклонения от нравственной нормы, как леность, упрямство, капризы, резкие выходки против наставников и товарищей, тот или другой воспитанник проявляет иногда ненамеренно, под влиянием случайных обстоятельств: временного нарушения его добрых отношений к товарищам, семейного горя или беспокойства о близких ему людях, вообще душевного удручения или раздражения, телесного нездоровья и т. п. В таких случаях участие и снисходительность воспитателя к провинившемуся несомненно окажутся для озорника всего более благотворными. Особой осторожности в применении взысканий требуют как первое время по вступлении кадета в корпус, так и переход его из детского возраста в юношеский, что совпадает обыкновенно с переводом в IV или V класс.
Все назначаемые меры взыскания, приемы их выполнения, замечания и выговоры отнюдь не должны заключать в себе чего-либо унизительного, подавляющего в юношах, особенно – более взрослых, чувство чести и оскорбляющего их справедливое самолюбие, или же сопровождаться раздражением воспитателя, обидными, грубыми и насмешливыми его выражениями. Необходимо вести воспитанников к тому, чтобы они прониклись убеждением:для каждого правильно развитого человека гораздо унизительнее заслужить наказание, нежели понести его, когда оно уже заслужено.
Для того, чтобы не ослаблять значения принимаемых мер, следует избегать частого повторения однородных взысканий в применении к одному и тому же воспитаннику, как равно и одновременного наказания многих.
Наложение обыкновенных взысканий на кадет должно делаться, преимущественно, отделенными офицерами-воспитателями во всякое время, за исключением классных уроков, когда право распоряжения в классе принадлежит учителю; но в неотложных случаях, когда необходимо остановить нарушение порядка, инспектор классов, ротный командир, учитель во время урока и дежурный по роте офицер-воспитатель налагают, по своему усмотрению, более применимые к обстоятельствам взыскания из числа поименованных:
- выговор, сделанный воспитаннику наедине или в присутствии его товарищей;
- неодобрительный отзыв о воспитаннике его родителям и начальству;
- лишение права участия в общих играх и развлечениях, как и вообще лишение тех прав, коими кадет злоупотребляет или же не умеет пользоваться;
- постановка на штраф (на время не долее часа);
- высылка из класса (во время уроков – лишь в случаях крайней необходимости);
- лишение одного блюда за обедом, ограничение его одним супом (не более двух раз в неделю) или же замена пирога и пшеничной булки – ржаным хлебом;
- сокращение срока отпуска на несколько часов;
- лишение права на суточный отпуск;
- кратковременный арест (на срок, не превышающий 12 часов, только днем), с определенным выше стеснением в пище и непременно в одиночном для каждого арестованного помещении под присмотром надежного служителя.
Более строгие меры взыскания, при безотлагательной в них необходимости, допускались только с разрешения ротного командира или директора; без таковой же необходимости все проступки кадет, выходящие из ряда обычных детских шалостей, как равно и проявление порочных наклонностей – по обстоятельном расследовании дела ближайшим воспитателем – должны были обсуждаться в частных собраниях местного педагогического комитета, а в более серьезных случаях, могущих подвергнуть виновного исключения из заведения, подробно рассматриваются комитетом в полном его составе. Определенные комитетом взыскания приводятся в исполнение не иначе, как с утверждения директора и могли состоять:
- в сбавке баллов за поведение;
- в большем стеснении в праве на отпуск;
- в более продолжительном и суровом аресте;
- в лишении вице-унтер-офицерского и вице-фельдфебельского звания;
- в лишении погон на платье;
- во временном отделении от товарищей при особом надзоре;
- в предназначении кадета к исключению из корпуса (только в случае безуспешности всех исправительных мер и на основании установленных правил).
Все вопросы о предназначении кадет к исключению из корпуса должны были решаться в полном собрании комитета, с особою, самою тщательною осмотрительностью, так как прямая задача учебно-воспитательных учреждений вообще, а тем более – преследующих и благотворительные цели, состоит именно в том, чтобы из каждого доверенного им питомца, насколько возможно, приготовить для общества полезного деятеля; исключение же воспитанника из кадетского корпуса лишает, в большинстве случаев, недостаточных его родителей последней возможности дать сыну необходимую подготовку к честно-трудовой жизни.
Относительно всякого рода телесных наказаний, прибегать к которым иногда дозволяют себе слабые и раздражительные наставники, Инструкция требовала всегда помнить, что человек, лишенный самообладания, менее всего может быть воспитателем и что каждый удар воспитаннику унижает не только педагогическое, но и человеческое достоинство ударившего, обнаруживая, несомненно, его нравственную несостоятельность. Вообще запальчивость и грубое насилие в деле воспитания не могут быть оправданы никакими соображениями и менее всего – показанием воспитателя, что пострадавший воспитанник сам первый нанес ему личную обиду: при здравом понимании педагогического дела, никакое слово, даже действие воспитанника не может признаваться оскорблением для личности воспитателя ни им самим, ни заведением, ни обществом – по самой сущности воспитательных отношений вообще. В подобных обстоятельствах молодые наставники, начинающие свою педагогическую деятельность, должны быть особенно осторожны и всегда помнить, что долг каждого из них заключается в охранении не столько своего личного самолюбия, сколько общей дисциплины и авторитета целой воспитательной корпорации и что однажды утраченное наставником уважение восстановляется в воспитанниках лишь с большими усилиями. А потому малоопытный воспитатель во всех случаях встречаемого им препятствия к поддержанию строгой дисциплины обязан, оставляя в стороне излишнюю самоуверенность и ложное тщеславие, своевременно обращаться за указанием к своему ротному командиру или за советом к более опытным товарищам.
Крайняя исправительная мера в виде наказания розгами допускалась лишь в тех исключительных случаях, когда, по зрелом обсуждении всех обстоятельств дела, признавалась действительно способною помочь исправлению малолетнего, а не только покарать его. Такая тяжелая мера взыскания назначалась не иначе, как по определению педагогического комитета, утвержденному директором, или по его непосредственному усмотрению и приводилась в исполнение непременно в присутствии самого директора или, по его поручению, ротного командира. При обсуждении вопросов о наказании виновного розгами было необходимо, с полным участием к виновному воспитаннику, принимать в соображение как его возраст, индивидуальные свойства, степень развития, нравственное настроение и вероятные последствия взыскания, так и характер самого проступка, имея в виду, что подобная суровая мера только и может быть признана более или менее уместною лишь в случаях дерзкого упрямства, наглого цинизма, грубого насилия и злости в их различных проявлениях, когда заведение вынуждено напомнить необузданному мальчику, что над ним есть высшая власть, которая всегда имеет право и силу укротить злой нрав его и вредную запальчивость.
Все меры взыскания, говорила Инструкция, оказывают в деле нравственного воспитания только второстепенное, вспомогательное, лишь временно облегчающее надзор за детьми влияние. Сами по себе наказания не способны воздействовать на внутреннее убеждение воспитанника, не могут изменить в желательном направлении склад его чувств и мыслей. Достигается это последнее только искренним сближением воспитываемого с воспитывающим, а на пути такого именно сближения большую опасность представляют все крутые, суровые, резкие или же мелочные, случайные, часто повторяемые меры взыскания. Не ограничивая себя разумною мерою в употреблении взысканий вообще, воспитатель рискует, ради временного только облегчения некоторых частных сторон своей обязанности, затруднить себя в важнейшей стороне дела – в приобретении серьезного и прочного влияния на вверенных его попечению воспитанников.
Настоятельно выдвигалось требование, чтобы духовное, умственное, военное и физическое воспитание шли рядом, взаимно дополняя и вспомоществуя друг другу. Особое внимание должно обращаться на соразмерное возрасту и развитию воспитанников отношение напряженности их умственных, с одной стороны, и телесных, с другой, упражнений. Воспитание должно всегда помнить, что чрезмерный избыток умственных усилий, особенно в детском и юношеском возрастах, наносит неисправимый вред не только физическому, но и духовному совершенству человека.
С выходом в свет Инструкции кадетским корпусам по воспитательной части устанавливались единообразные требования к педагогическому персоналу этих средних военно-учебных заведений.
К началу правления Императора Николая II в России насчитывалось, вместе с Морским, Пажеским и Финляндским, обладавшими прежним правом делать офицерские выпуски, 23 кадетских корпуса. Государь, как и его покойный Августейший Родитель, воспитанию военной молодежи уделял много внимания и времени. Он, расформировав корпус в Финляндии (1903 г.), создал еще 8: Ярославский (1896), Суворовский в Варшаве (1899), Сумский, Хабаровский (1900), Владикавказский (1902), Ташкентский Наследника Цесаревича Великого Князя Алексея Николаевича (1904), Вольский (1908), и Иркутский (1913). К 1917 году в России насчитывался 31 кадетский корпус.
В разные годы своего царствования Император Николай Александрович пожаловал шефства: Морскому корпусу – Наследника Цесаревича Великого Князя Алексея Николаевича, 2-му кадетскому корпусу – Императора Петра Великого, Александровскому и 3-му Московскому – Императора Александра II, 2-му Московскому – Императора Николая I, Донскому – Императора Александра III, Сибирскому, наименованному 1-м, – Императора Александра I, Тифлисскому – Великого Князя Михаила Николаевича, Одесскому – Великого Князя Константина Константиновича, Хабаровскому – генерала от инфантерии графа Муравьева Амурского. Сам Царь принял шефство над Первым и Пажеским корпусами, повелев писать имя Первого именно так – прописью и с заглавной буквы. Без Шефства оставались корпуса: Полоцкий, Псковский, Симбирский, 2-й Оренбургский, Ярославский, Суворовский, Сумский, Владикавказский, Вольский, Иркутский. Но есть документы, свидетельствующие, что готовилось пожалование Шефства Генералиссимуса Российской Армии, фельдмаршала, светлейшего князя Италийского и графа Рымникского Александра Васильевича Суворова корпусу в Варшаве. Наконец, при последнем Императоре и по его Высочайшему приказу корпусам были возвращены или пожалованы Знамена.
В четвертый раз за всю историю кадетских корпусов, после Великих Князей Михаила Павловича, Александра и Михаила Николаевичей, в 1900 году Главным начальником военно-учебных заведений был назначен член Императорской Фамилии – Великий Князь Константин Константинович. Это назначение ознаменовало начало возвышения системы кадетского воспитания до уровня явления национальной культуры.
Восьмой внук Императора Николая I, Константин Константинович с детства был предназначен военно-морской службе. Его отец Великий Князь Константин Николаевич, бывший в царствование Императора Александра II одним из главных деятелей в освобождении крестьянства от крепости, к тому же, ведал в России и всем военно-морским делом. Генерал-адмирал Флота Российского, он видел своего второго сына только флотским офицером, и мальчик был записан кадетом Морского корпуса. В 1876 году на фрегате “Светлана”, в составе эскадры под флагом Великого Князя Алексея Александровича, гардемарин Константин сходил в океанское плавание – побывал в Нью-Йорке. А в двадцать лет – он уже на морском театре боевых действий Русско-турецкой войны 1977 – 78 гг. За мужество в командовании брандером при атаке на “турка” и уничтожение неприятельского корабля Августейший мичман был удостоен ордена Св. Георгия 4-го класса.
Однако военно-морская служба была молодому Великому Князю явно не по силам – он всегда отличался незавидным здоровьем. Отец же его не хотел и слушать об оставлении флота. В гневе своем он не принимал никаких доводов, и Константин Константинович всерьез подумывал о том, чтобы вообще удалиться от мира. С просьбой разрешить ему уйти в монастырь он обращается к Императору Александру III, своему двоюродному брату. Государь ответил ему приблизительно так: знаешь, мол, Костя, если все мы начнем от службы по монастырям бегать, то кто же России на грешной земле-то служить будет?..
“Добра” на пострижение в иночество не последовало, но взаимоотношения Великих Князей – отца и сына – Царь уладил, и в 1882 году мичман Константин, с переименованием в гвардейские штабс-капитаны переводится с флота командиром роты Его Величества лейб-гвардии в Измайловский полк. Лямку ротного командира бывший моряк тянет семь с половиной лет. А после этого – еще девять лет без месяца командование лейб-гвардии Преображенским полком. Какому-нибудь интеллигенту это может представиться как “всего семь”, “всего девять”, но люди военные знают, чего стоит такой многолетний опыт.
Чтобы отчетливее представить Великого Князя воспитателем солдат, обратимся к его дневникам, которые Константин Константинович вел до последнего дня своей жизни. В них он предельно откровенен перед самим собой. Итак лейб-гвардии Измайловский полк, 1-я, Его Величества рота.
Суббота, 19 июля.
…Меня мучает сознание того, что я командую ротой далеко не так, как бы мне того хотелось. Я вполне отдаю себе отчет в том, что не вникаю достаточно во все подробности хозяйничанья…
Вторник, 12 августа.
В 8-м часу полк выступил по вчерашнему направлению. Миновав Янисьмяки, мы спустились в равнину, составили ружья в кустах и улеглись… Спускалась ночь. Надели шинели в рукава, а офицеры облеклись в пальто. Я закутался в бурку и лег на землю посредине роты. Лежать с солдатами я так люблю; оно приходится сравнительно редко, и в этих случаях я обыкновенно отстаю от кучки офицеров. Как хорошо, когда можешь быть запросто с солдатами, жить их жизнью, дышать их воздухом, вслушиваться в их говор, шутить с ними, отвечать на их вопросы. Тогда те невидимые и почти непроницаемые перегородки, отделяющие наше сословие от солдат, как бы падают, и становишься их товарищем…
Вторник, 26 августа.
…Меня несказанно радует и трогает, что Мите (младшему брату. – Е. И.) – этому знатоку службы и солдат, нравится наша Государева рота. Он как-то отзвался о ней: “Чудная у вас рота”. Он, я думаю, и не знал, сколько доставил наслаждения своими словами. – Я невольно в глубине души еще неясно и как-то боязливо сознаю, что моя привязанность к солдатам, любовь и благодушные отношения начинают отражаться на роте. Неужели я доживу когда-нибудь до полного убеждения, что она – мое создание, что она держится мною и что я действительно имею на нее влияние и держу ее в руках, несмотря на недостаток строгости и редкость карательных мер…
Среда, 30 ноября 1888 года.
…Занятия [в роте] шли своим чередом. Получил денежные письма в канцелярии и после завтрака выдавал их. Одному – Верхоглядову, неграмотному, я сам прочитал письмо. Боялся, что будут в нем дурные вести, но кроме хорошего, ничего не оказалось: прикупили новых лошадей и земли под подсолнечники. Зато у другого солдата, Подольского, в руках было грустное письмо. Я увидел его с распечатанным письмом в ротной школе, за грифельной доской. Он рассказал мне на мои вопросы, что ему пишут про смерть сына и про болезнь брата. Говорил он об этом спокойно: по-видимому, больной брат заботил его поболее, чем покойник-мальчик. Я думал освободить Подольского от занятий и хотел с другим, Ваньковским, заняться арифметикой, но за ним подошел к черной доске и Подольский. В нем было заметно желание учиться, несмотря на только что полученные печальные вести. Я учил их сложению и вычитанию.
Суббота, 24 февраля 1890 года.
… За последнее время я как-то стал еще благодушнее к своим ротным солдатам. Мне теперь кажется, что и они относятся ко мне доверчиво. Даже и молодые меня, кажется, не боятся.
Среда, 28 февраля.
…Навестил в Семеновском госпитале больного своего солдатика, бывшего ротного артельщика Архипа Тихонова. У него какая-то опухоль на шее и в верхней части груди; его уже который месяц держат в госпитале, лечение не помогает, а на выписку не пускают. Он очень скучает, как и все солдаты, когда попадут в больницу, и мне стало его жаль.
Понедельник, 3 декабря.
Вчера я уже в 8 утра был в роте, меня встретил новый субалтерн Воронов. Я поручил ему заведовать новобранцами. Первый урок так называемой “словесности” давал им сам. Спросил их, зачем они сюда прибыли, чтобы заставить самих выразить понятие о службе. Этот прием удался…
Среда, 17 апреля 1891 года.
… Вчера утром со всею ротой снимался группой на дворе нашей казармы. Не хватало только двух человек против полного списочного состояния, молодых солдат последнего призыва, больных Белоусова и Дешги, а то все были налицо. Принесли заказанную мною в столовую. 1-го батальона большую стенную икону Пресв. Троицы. Она прекрасно написана на целиковой доске…
Пасха, 21 апреля.
На душе у меня грустно. Пришло это (прощание с ротой в связи с назначением командиром лейб-гвардии Преображенского полка. – Е. И.) в Светлый Праздник. Я упрекал себя, что недостаточно благодарен Богу за те счастливейшие 7 лет, что командовал Измайловской ротой… Надо было уходить… Люди выстроились в коридоре. Минкельде сказал, что хотя словами и нельзя выразить, что чувствуешь перед разлукой, но на прощание хочется им благословить меня. Он вызвал [из строя] Шапошникова. Вышел перед фронт Василий Александрович и заговорил; в руках у него была складная икона Св. Царя Константина и Николая Угодника, обитая красным бархатом. Что он говорил – слово в слово не припомню, знаю только, что говорил он хорошо, задушевно, со слезами в голосе. У меня тоже слезы выступили. Я велел людям зайти справа и слева и сам стал говорить…Потом с каждым поцеловался троекратно. Мне казалось, что я словно покойник, и лежу в гробу, и что они один за другим подходят ко мне с последним целованием. Уходя, я сказал им: “Христос с вами”, – да только голос оборвался, и я окончательно заплакал.
Командованию Преображенским полком было отдано почти девять лет жизни. В 1900 году Константин Константинович назначается Главным начальником военно-учебных заведений. Перед уходом от Преображенцев он пишет сонет “Полк”. Вот эти стихи:
Наш Полк! Заветное, чарующее слово
Для тех, кто смолоду и всей душой в строю.
Другим оно старо, для нас – все так же ново
И знаменует нам и братство, и семью.
О знамя ветхое, краса Полка родного,
Ты, бранной славою венчанное в бою!
Чье сердце за твои лоскутья не готово
Все блага позабыть и жизнь отдать свою?
Полк учит нас стерпеть безропотно лишенья
И жертвовать собой в пылу святого рвенья.
Все благородное – отвага, доблесть, долг,
Лихая удаль, честь, любовь к отчизне славной,
К Великому Царю и вере православной –
В едином слове том сливается: Наш Полк!
Кадеты и юнкера, жизнь которых должна быть посвящена служению Отечеству на государственном, в основном – военном, поприще, постоянно испытывали тлетворное влияние различных разрушительных теорий, пришедших к нам с Запада и, к сожалению, уже крепко закрепившихся в гражданских учебных заведениях, особенно в университетах. Главный начальник военно-учебных заведений не мог не понять, что успеха в борьбе со злом за юные души невозможно добиться одними репрессиями. Они – крайность, хотя иногда и безусловно необходимая. Основы воспитания военной молодежи Константин Константинович видел в “Доблести, Добре и Красоте”. Он был абсолютно убежден, что наиболее гармонично дети развиваются в обществе своих сверстников при совместном изучении наук, постижении культуры, в том числе заветов предков и традиций, овладении навыками в военном деле и ремеслах. Кадетские корпуса, с его точки зрения, при определенных условиях могут решать задачи гармоничного воспитания в полной мере и лучше других учебных заведений. Условия же Константин Константинович называл следующие: 1) наличие в корпусах персонала, без оговорок соответствующего названной цели; 2) устройство корпусного быта в опрятности, чистоте и красоте; 3) благочестие воспитателей – в пример воспитанникам.
Поэт и боевой офицер, Великий Князь задался целью возродить наконец тот возвышенный дух военной романтики, который после милютинской реформы восстанавливался с огромным трудом. Этот дух отчетливо выражен им в сонете “Кадету”, которое знал каждый воспитанник каждого кадетского корпуса.
Кадету
Хоть мальчик ты, но сердцем сознавая
Родство с великой воинской семьей,
Гордишься ей принадлежать душой.
Ты не один – орлиная вы стая.
Настанет день и, крылья расправляя,
Счастливые пожертвовать собой,
Вы ринитесь отважно в смертный бой…
Завидна смерть за честь родного края!
Но подвиги и славные дела
Свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела.
Ей нужны труд, и знанья, и усилья.
Чтоб мог и ты, святым огнем горя,
Стать головой за Русь и за Царя,
Пускай твои растут и крепнут крылья!
К. Р.
И вот еще что важно. Чем больше знакомишься с Великим Князем по воспоминаниям кадет, юнкеров, офицеров, его и Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны детей, тем сильнее становится впечатление, что последний Августейший Главный начальник военно-учебных заведений светское воспитание будущих офицеров накрепко связывал с религиозным, духовно-нравственным воспитанием. И его очень огорчало, если кто-нибудь позволял себе эту связь нарушать. “Ведь вы ежедневно моетесь и заботитесь о своей внешней опрятности, – говорил он кадетам в присутствии их воспитателей. – Тем более вы должны заботиться о чистоте вашей души: ежедневно читайте Евангелие и благоговейно проникайтесь его чтением.” А Евангелие было у каждого кадета – он получал Книгу при поступлении в 1-й класс корпуса с надписью стихами Великого Князя:
Пусть эта Книга Священная
Спутница вам неизменная
Будет везде и всегда.
Пусть эта Книга Спасения
Вам подает утешение
В годы борьбы и труда.
К. Р.
II
По системе Ушинского
Один из образованнейших людей своего времени, президент Петербургской Академии Наук, Великий Князь Константинович превнес в кадетские корпуса педагогические принципы системы К. Д. Ушинского, в то время как гражданской средней школой, ориентированной на западные образцы воспитания малолетних, эта система оказалась, можно сказать, невостребованной. Именно в кадетских корпусах воспитание мальчиков и юношей было целостно-полным – оно строилось на любви к Богу, Царю и Отечеству, родной природе и было патриотическо-народным воспитанием.
Игру, труд, школьную и семейную жизнь ребенка Ушинский называл “деятелями” его нравственного развития. Плодотворность их работы, направленной на формирование разумной, гуманной, чувствующей личности, определяется тем, как учитываются и используются следующие два фактора: свободная инициативная деятельность воспитанника и среда, в которой он растет. Всякая человеческая душа, – писал педагог, – требует деятельности, и смотря по роду этой деятельности, которую дает ей воспитатель и окружающая среда и которую она сама себе отыщет, – такое направление и примет ее развитие. От недостаточной оценки этойосновной психологической истины происходят главные ошибки и еще чаще упущения и в педагогической теории, и в педагогической практике.
Нет нужды доказывать очевидное: самое сильное воспитательное действие на ребенка оказывает та его деятельность, которая доставляет ему удовольствие, которую он любит. И первая ее характеристика - свобода.Стремление к деятельности и стремление к свободе так тесно связаны, что одно без другого существовать не может. Деятельность должна быть “моя”, увлекать “меня”, выходить из души “моей”, следовательно, должна быть свободна. Свобода же затем только мне и нужна, чтобы делать “мое” дело. Отымите у человека свободу, и вы отнимете у него истинную душевную деятельность.
Однако существует и такая вещь, как необходимость. Она стесняет жизнь, ставит свободе препятствия, которые приходится преодолевать. Только в стеснениях человек создает свое свободное бытие. Он привыкает делать не только то, что любит, но и то, что лежит на его обязанности. Если что-то мешает рождению такой привычки, не исключается и принуждение – в классных занятиях, в уборке комнат, в аккуратной носке одежды и т. п. Вывод очень четкий: человек, который не умеет принудить себя делать то, чего он не хочет, никогда не достигнет того, чего хочет.
Очевидно, что в таких условиях преодоления собственных желаний и нежеланий укрепляется воля человека, которую Ушинский называл властью души над телом. И эта власть формируется только в опыте, в деятельности. Если подросток бездельничает, такой опыт отсутствует совершенно. Вот почему праздность детей бывает причиною множества безнравственных поступков. Если в каком-нибудь заведении дети страдают от скуки, то надобно непременно ожидать, что появятся и воришки, и лгуны, и испорченные сластолюбцы, и злые шалуны.
Ушинский также предупреждал, что не всякая активная деятельность детей есть благо. Если в ней нет никакого содержания, а лишь одно наслаждение ею и ее плодами, последствия могут быть весьма плачевными. В частности, возможно развитие и укоренение извращенного стремления к свободе, которое чаще всего выражается в упрямстве, своеволии и болезненном самолюбии. Результат – неуживчивость человека.
Упрямство нельзя лечить ломкой. Нужно действовать против его причин. Если в основе своеволия ложно понятый стыд перед товарищами, следует внимательно изучить, насколько верны представления воспитанника о чести, дружбе, товариществе, и тактично, но настойчиво корректировать их до правильных. Неуступчивость в играх лечится исключением ребенка из них, а каприз – невниманием к нему или, в тяжелых случаях, наказанием. При этом – никакого проявления гнева. Каприза должен отчетливо видеть в каре лишь последствия своего поведения.
Предупреждать упрямство воспитанника гораздо полезнее для его нравственного развития, чем исправлять его. И воспитателям полезно знать рекомендации К. Д. Ушинского на этот счет. Вот они:
а). Главная предупреждающая мера есть по возможности ровная жизнь, не возбуждающая в ребенке слишком сильных и сосредоточенных желаний.
б). Должно удовлетворять всем законным требованиям ребенка прежде еще, чем они перешли в сильное желание.
в). Должно всегда доставлять ребенку возможность деятельности, сообразной его силам, и помогать ему только там, где у него не хватает сил, постепенно ослабляя эту помощь с возрастом ребенка.
г). Никогда не обещать ребенку [того], чего нельзя выполнить, и никогда не обманывать его.
д). Если приходится отказать дитяти, то отказывать решительно, разом, без колебаний и потом не менять своего решения.
е). Не отказывать в том, что можно дать или дозволить.
ж). Если упрямое желание уже проявляется, то обратить в другую сторону внимание дитяти или прекратить распространение каприза быстрым наказанием.
з). Воля воспитателя должна быть для дитяти такою же неизменною, как закон природы, и чтобы ему казалось столь же невозможным изменить эту волю, как сдвинуть с места каменную стену.
и). Не заваливать ребенка приказами и требованиями, предоставляя ему возможно большую независимость; но немногие требования воспитателя должны быть неизменно выполнены, а невыполнение – влечь за собой наказание с такой же точностью, как нарушение физических законов здоровья влечет за собой болезнь.
к). Расположение духа воспитателя не должно иметь влияния на ребенка; приступая к ребенку, воспитатель должен помнить, что это человек уже другого мира, которому нет дела до наших забот, что это человек будущего, которое принесет ему свои заботы.
Надо также иметь в виду, что опасным противником воспитателя в работе, направленной на укрепление в ребенке воли, является детская лень, явление довольно распространенное, если не сказать “обыкновенное”. Маленький человек может быть просто нерасположен к тому делу, к которому приучают его взрослые. В частности, это относится к учебным занятиям. Неудачи в них отвращают от самого желания получить знание, и это – одна из причин детской лени. Следовательно, чтобы предотвратить ее укоренение, нужно создать условия, при которых успешное освоение урочного материала становилось бы неизбежным, хотя и нелегким. Победа, достигнутая напряженным трудом, в молодом сердце вызывает радость и зовет к новым успехам.
Однако леность может развиться и оттого, что учение дается человеку очень легко. В этом случае задача педагога состоит в том, чтобы нагрузить воспитанника по его реальным силам.
Итак, главное правило педагогики сформулировано Константином Дмитриевичем Ушинским следующим образом: Дайте душе воспитанника правильную деятельность и обогатите его средствами к неограниченной, поглощающей душу деятельности. Если воспитателю не удается найти дело, к которому лежит душа воспитанника, это нисколько не означает, что ребенок бездарен. Надо искать дальше – и душепоглощающая деятельность откроется для него. И очень важно, чтобы время такого поиска включало многосторонние отношения воспитанника и, следовательно, знакомство с многообразными видами деятельности. Нельзя допускать, чтобы найденное, в конце концов, дело входило в застой – оно обязательно должно обновляться, совершенствоваться, наполняться новыми идеями. Свободный, т. е. излюбленный труд, идущий успешно и прогрессивно, легко по степени энергичности своего хода преодолевающий препятствия и связанные с ними страдания, увлекаемый все вперед и вперед целью дела, а не его удовольствием и останавливающийся на наслаждениях только во время необходимого отдыха, – вот что должно быть идеалом здравого воспитания.
Педагогической системе К. Д. Ушинского вполне соответствовали те основные принципы, от которых не должны были отходить воспитатели кадет:
1. Любовь к детям.
Нельзя допускать разделения кадет на “любимчиков” и “остальных”.
2. Доверие. Его временно не удостаивается лишь кадет, уличенный в воровстве. Такой воспитанник по приказу директора корпуса на определенное время (до 1 месяца) лишается погон и права занимать место в общем строю и за общим столом.
Повседневно и неустанно нужно внушать всем воспитанникам, что кадет лгать не способен, что он всегда говорит только правду. Педагогам необходимо иметь в виду, что если в ответ на какой-либо вопрос кадет отвечает молчанием или просто отказывается отвечать, значит правдивого слова он сказать не может - или связан честным словом, или его честный ответ нанесет вред товариществу. В неблаговидных поступках кадет сознается сам за себя. Должно быть безусловное неприятие ябедничества и доносительства.
Честность и прямодушие - самые хрупкие качества детского и подросткового характера: их легко разрушить, например, деспотическим отношением воспитателя, строгими и частыми несправедливо налагаемыми взысканиями, придирками, неискренностью педагога и т. п. Сломанное прямодушие чаще всего замещается подхалимством - худшим, единственно неисправимым из всех пороков военного человека. Угодничество - это тот множитель, который обращает в отрицательную величину все остальные достоинства личности.
3. Уважение к личному достоинству каждого кадета.
Несдержанность, крик воспитателя, оскорбление воспитанника словом, уязвление его самолюбия намеренно несправедливым отношением - все это признаки профессиональной непригодности педагога. Сквернословие - сугубая непригодность, а рукоприкладство - преступление.
4. Равенство всех кадет - независимо от возраста, их социального прошлого, титулов, чинов и богатства или бедности их родителей, личного интеллектуального и физического развития.
Нужно всячески отваживать кадет от хвастовства, уберегать от соблазнов “роскошной жизни”. Ради равенства следует запретить носить или даже просто иметь часы, какие-либо украшения, предметы кадетской формы индивидуального изготовления. Всегда поощрять угощение всех без исключения кадет класса сладостями, полученными от родственников или знакомых.
5. Исключение какой бы то ни было “ломки” характеров.
Но настойчивая, незаметная для кадет коррекция их привычек и ценностных ориентиров обязательна. Как и непременное поощрение даже малейших сдвигов в лучшую сторону.
6. Воспитание примером.
Все делать для того, чтобы кадеты подражали педагогам в умении носить форму одежды, по-русски красиво говорить, правильно ходить, держать осанку. Офицеры-воспитатели, преподаватели должны запретить себе, например, держать руки в карманах, жестикулировать при разговорах, употреблять слова жаргонного свойства, появляться в Корпусе неряшливо одетыми или небритыми, курить в присутствии кадет. О появлении педагога на службе в нетрезвом состоянии не может быть и речи.
7. Воспитание трудом - как подготовка воспитанников к самообслуживанию в быту, опрятности, добросовестности, готовности сделать любую, пусть и неприятную, но нужную работу, и научить другоготому, что умеешь делать сам.
Чистота в Корпусе, поддерживаемая усилиями всех и каждого, должна стать неким культом. Наказание трудом категорически исключается.
8. Недопущение в классах и ротах противоборствующих группировок.
Коллективные драки детей - явление в Корпусе недопустимое. А вот от потасовок-поединков не уйти. Любыми способами направить кадет на то, что выяснение отношений на кулаках всегда должно быть “честным” (без озлобления и подлости, к которой относятся подножки, удары сзади, удары ногой, избиение упавшего) и проходить в присутствии всех одноклассников. Наказывать за “поединок” нужно обоих драчунов, но без разбирательств, нестрого и обязательно после их немедленного примирения.
В Корпусе должно быть принято за правило: “Кадет зла не помнит”.
III
Для чего возвращаться к старому?
В истории Российских кадетских корпусов есть нечто мистическое, ничем, кроме Божиего волеизъявления, не объяснимое. Их ведь упраздняли дважды. Первый раз – в ходе милютинской военной реформы 60-х годов XIX века, когда все корпуса, кроме Морского и Пажеского, были преобразованы в военные гимназии. В этом малопонятном свойстве они пребывали до 1882 года, когда волею Императора Александра III Александровича были восстановлены в прежнем, дореформенном виде. Второй раз кадетские корпуса подверглись настоящему погрому – “рабоче-крестьянское” правительство большевиков в начале 1918 года ликвидировало их как “рассадники контрреволюции”. Казалось, все, конец истории. Но нет, генерал барон П. Н. Врангель в ноябре 1920 года вместе с Русской Армией эвакуировал из Крыма и три “кадетских монастыря”, составленные из воспитанников разных корпусов – Донского Императора Александра III, Крымского и объединенного Одесско-Киевского. Все три приютил в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев король Александр I Карагеоргиевич. Одесско-Киевский просуществовал в Югославии (под именем 1-го Русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса) до 1944 года.
В советское время тоже была попытка создать что-то подобное. Сталин подчеркивал, что Суворовские военные и Нахимовские военно-морские училища, правительственное постановление о создании которых появилось в 1943 году, в переломный момент нашей, Отечественной войны с фашистской Германией, должны были стать подобиемстарых кадетских корпусов. Это требование было выполнено: форма одежды, распорядок дня, бытовые условия – все взято из прошлого; курс обучения – семь лет, по истечении которых – экзамены на аттестат зрелости и направление годных для воинской службы в военные училища (без вступительных экзаменов). Хрущев сократил число таких военно-учебных заведений закрытого типа с 19 до 8 и перевел их воспитанников на двухлетний срок обучения При Брежневе создано еще одно Суворовское военное училище – в Ульяновске. Оно почему-то сохранило “титулы” танкового военного училища, на базе которого формировалось, и стало называться парадоксально – “Ульяновское гвардейское Суворовское военное училище имени В. И. Ленина”. Одновременно для воспитанников всех Суворовских и Нахимовского училищ был добавлен еще один год обучения.
И вот теперь, рядом с Суворовскими и Нахимовским училищами, кадетские корпуса возрождаются опять. И наша книга составлена специально для офицеров-воспитателей именно этих учебных заведений. А так как при составлении ее автор руководствовался не очень-то распространенными в нашем посткоммунистическом обществе взглядами на воспитание в подобных учебных заведениях, ему следует объясниться с читателем прежде, чем тот приступит к знакомству с предлагаемыми далее педагогическими этюдами.
Почти 60 лет в нашей стране существуют Суворовские военные и Нахимовское военно-морское училища. Это особая форма закрытого среднего учебного заведения, призванного дать образование мальчикам, во взрослом состоянии предназначенным к службе в Армии и на Флоте. И вот парадокс: вдруг, инициативой частных лиц, в стране возрождаются кадетские корпуса – тоже мужские, закрытые и военизированные образовательные учреждения.
Идея их возрождения давно хранилась, по завету белогвардейской части послереволюционной русской эмиграции, среди кадет Российских кадетских корпусов в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (этот когда-то многочисленный, а ныне небольшой отряд Русского Военного Зарубежья доживает свой век, главным образом, в обеих Америках). Но к нам она пришла отнюдь не из эмиграции. В конце 80-х годов XX-го, теперь уже прошлого столетия эта идея инстинктивно и автономно зародилась в отечественной русской молодежной среде – во множестве разбросанных по всей стране военно-исторических клубов и кружков.
Объединившиеся в них молодые патриоты были, в массе своей, убеждены, что военная история России – остов всей национальной истории, а военное сословие во все времена – наиболее деятельная часть нации в различных сферах существования и развития последней. Силою обстоятельств любовь к Отечеству и эта их убежденность были обострены до предела. Уже отчетливо виделся крах советской государственной системы, уже не было никаких сомнений в несостоятельности интернационалистской коммунистической идеологии и практики. И самое главное – во всей своей громадности вставал вопрос о жизни и смерти русского государства. Инстинкт самосохранения подсказывал: спасение России – в новых людях, которых следует взрастить, воспитать. А форма питомника, способного дать народу аристократию национального духа, была известна – старый, традиционный кадетский корпус, который в прошлом поставлял обществу великих и малых, но всех одинаково честных и одинаково преданных Отечеству людей.
Почему же для решения задачи не подходило Суворовское училище?
У меня хранится злая карикатура на моих однокашников-суворовцев, подаренная мне в Воронеже одним из возродителей Михайловского кадетского корпуса: некий скалозуб и киборг одновременно в советской военной форме с погонами генерал-полкованика и со значком выпускника Суворовского училища пытается муштровать кадета-Михайловца, а тот с веселой мордашкой корчит ему рожицу – не на того, мол, нарвался. Ясно, что генерал-суворовец – представитель отжившего коммунистического мира. Так думали и думают не только в воронежском военно-историческом клубе. Такое же представление имеют и многие русские кадеты за рубежом. Не случайно в их среде с 1990 года, когда Господь судил мне первым установить с ними связь, и до сих пор идут жаркие дискуссии на тот счет, сотрудничать с суворовцами и нахимовцами или нет. Много личных дружеских отношений, большое доверие к отдельным из моих однокашников, но чтобы работать вместе и дружно – этого как не было, так пока и нет.
Ни ту, ни другую сторону ни в чем упрекать нельзя. Мы – разные, потому что по-разному воспитаны. Форма одна, а дух – противоположность. Они воспитывались православными христолюбивыми воинами, мы – воинами-интернационалистами. От Бога отринули не только суворовцев, но и самого Александра Васильевича – у нас и на слуху не было ни его боевого клича “Мы – русские, с нами – Бог!”, ни его поучения: “Молись Богу, от Него победа! Пресвятая Богородице, спаси нас! Святителю отче Николаю, моли бога о нас! Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай. Всякое дело начинать с благословением Божиим!”
В нынешних Суворовских училищах, в сравнении со “старыми”, сразу послевоенными, изменилось многое. Самое главное – курс обучения сократился до трех лет. Суворовцами теперь становятся 14 – 15-летние юноши с установившимися характерами, со всеми достоинствами личности и со всеми ее пороками, с которыми пойдут уже сквозь всю жизнь. Воспитывать таких молодых людей по образу Суворова (“образовывать”) поздно – их нужно будет перевоспитывать, иначе говоря – ломать. А что получится из ломаного? Остается лишь обучение – набивка молодого мозга школьными знаниями, то есть то, что делает и обычная средняя школа. Нет, аристократию национального духа в Суворовском училище не воспитаешь. Кадетский корпус образца начала XX века – другое дело.
Можно полагать, что кадетские корпуса, возродившиеся в России как-то вдруг и, главное, по почину частных лиц, – не что иное, как свидетельство явной неудовлетворенности общества нравственными характеристиками своего управительного слоя. И действительно, эта счастливая мысль – для подготовки государственной элиты обратиться к опыту кадетских корпусов Императорской России – родилась у многих энтузиастов и в разных местах именно с началом посткоммунистического всероссийского раздрая.
Тогда у многих людей, увидевших, что горбачевская “перестройка” – это прелюдия очередного российского революционного кавардака, все-таки теплилась надежда, что “военные развалить страну не дадут”. В основе такого мнения лежали рассуждения на тот счет, что интернационалистская Красная армия в ходе своей эволюции к советской модели, особенно в ходе борьбы с гитлеровской Германией в годы Великой Отечественной войны, сумела преодолеть (“переварить”) коммунистическую идеологию военного строительства и стать национально-русской. Теперь очевидно, что чаяния порядка и правды, связанные с Армией, покоились на мечтаниях. К тому же первый удар внутренних и внешних (закулисных) интернационалистских сил, имевших конечной целью отнюдь не столько разрушение коммунистического режима, сколько расчленение самой России (“СССР”), был нанесен именно по Вооруженным Силам.
Возродители кадетских корпусов, люди молодые, но уже обладавшие немалыми знаниями из отечественной истории, а потому – еще не закостеневшие в интернационализме, от каких-либо иллюзий были свободны. Они отчетливо увидели следующее.
1. Освобождение России от занесенной к нам с Запада и повредившей русские мозги коммунистической идеологии и посредством ее сформированной пролетарской общественной психологии может состояться только при условии обретения народом своих духовных корней: православия, основанной на нем нравственности инационально-патриотического чувства. Отечество не может спастись ни старыми, ни новыми западными “технологиями” государственного строительства. И ни Европа, ни Америка не имеют никакого права навязывать нам свои рецепты.
Пролетарская психология – это психология уголовника, которому всегда, как известно, “нечего терять, кроме своих цепей”. Не случайно на большевистский клич “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” уголовный мир откликнулся с особым энтузиазмом. Убийцы и насильники, шулера и взломщики сейфов, фальшивомонетчики и конекрады – всех их амнистировало еще Временное правительство (якобы они совершали свои преступления потому, что в стране не было свободы и равенства) – лихой своей массой влились в революцию, которая, в итоге, по прямому указанию Ленина (“Грабь награбленное!”), и стала настоящим грабежом. Уголовщина и государственная служба слились. По выражению того же И. А. Ильина, “разбойники стали чиновниками, а чиновники стали разбойниками”. Он же свидетельствовал: “…в широких кругах русского народа (в том числе и интеллигенции!) складывалось сознание, что человек, ограбленный революцией, может вернуть себе свое имущество любыми путями”. Результат: “Интеллигентные революционеры присваивали себе чужие дома, чужие квартиры, чужую мебель, чужие библиотеки; и нисколько не стыдились этого. Крестьяне грабили помещичьи усадьбы; революционные матросы – офицеров и городских “буржуев”; чекисты – арестованных; безбожники – храмы; солдаты – военные склады”. Арестовывались и расстреливались только те, кто грабил самовольно, “вне революционной дисциплины”.
После восьми десятилетий таких упражнений пролетарской власти в “дисциплинированном грабеже” их продолжила власть “демократическая”. Правда, теперь никакой “дисциплины” не соблюдается. Воруют нагло, с ухмылкой. Но самое главное – “демократы” насаждают уголовное мировоззрение с таким профессионализмом, с таким напором, каким позавидовали бы и большевики. Воровским наш народ не был никогда – теперь он им стал.
2. Главной задачей России в посткоммунистический период будет воспитание молодежи, формирование у неерусского духовного характера. Вместе с интернационализмом ей предстоит преодолеть, как писал И. А. Ильин, и больное
наследие нашего тысячелетнего пути – всех этих удельных усобиц, татарщины, сословности, крепостничества, заговорщичества и утопизма.
3. Особой заботы общества потребует воспитание будущих кадров для своего управительного слоя. Никакие “демократы” – ни социалисты, ни либералы – не поведут Россию по ее национальному пути. Еще Ф. М. Достоевский на примере Петра Верховенского доказал, что всякий из них – мошенник. А мошенники, по заключению другого нашего великого писателя, Н. С. Лескова, всегда выходят с выгодой из ими же развязанной сумятицы – они узурпируют власть.
В соответствии со своим видением действительности молодые энтузиасты сформулировали себе и задачу: возобновить такое общественное воспитание мальчиков, какое необходимо для подготовки их к беззаветному служению Отечеству на любом из поприщ – военном или гражданском. Без сговора была выбрана и форма воспитательного учреждения – кадетский корпус. Выбор сложился под влиянием двух непреложных, действительных на протяжении всей Российской истории истин: во-первых, каждый мужеского пола полноценный гражданин должен быть воином; во-вторых, духовно и профессионально готовый к выполнению воинского долга человек способен наилучшим образом выполнить и любые другие государственные обязанности.
Естественно возникает вопрос: а каких мальчиков следует принимать для воспитания в кадетских корпусах? Ясно, что тех, кто отвечает определенным требованиям. Их, кажется, всего два.
Первое – к возрасту. Более чем двухсотлетний отечественный опыт воспитания в кадетских корпусах утверждает в качестве такового 10 – 12 лет. К этому времени ребенок уже приобретает все необходимые для самообслуживания навыки, и ему больше не нужны няньки. С другой стороны, именно в этом возрасте он впервые ощущает острую необходимость в друзьях-единомышленниках, и они ему просто необходимы – только в их среде, как равный среди равных, он и может формировать свою личность. Очевидно, что в отрочестве из друзей-приятелей может составиться и братство, и стая. Все зависит от того, какие обстоятельства будут оказывать решающее влияние на подростков. В кадетском корпусе эти обстоятельства однозначно формируют семью. Наконец, воспитателям из числа достойных офицеров не нужно ничего ломать – задача педагога будет сводиться, в основном, к тому, чтобы постепенно, без какого-либо насилия, искусно лепить характер.
Второе требование – к здоровью. Кадету предстоит формировать и закалять не только свой дух, но и свое тело, и всякая патология, тем более отягощенная неблагополучной наследственностью, будет не только мешать мальчику развиваться наравне со всеми – она лишь усугубит те или иные его комплексы неполноценности. Согласимся, что такая перспектива никак не укладывается в рамки педагогических задач в кадетских корпусах.
Идеальный случай – когда отвечающий этим двум требованиям ребенок оказывается еще и прямодушным, общительным, уравновешенным, лишенным эгоистических наклонностей, смекалистым и уже влюбленным в военное дело мальчиком. Однако такое сочетание черт в детских натурах сейчас – редкость. Но именно к его формированию у каждого воспитанника и предстоит стремиться тем, кто будет в течение семи-восьми лет ваять характер будущего слуги Отечества.
“Первой ласточкой” возрождения кадетских корпусов в 1991 году стал Донской Императора Александра IIIкадетский корпус в Новочеркасске, имевший статус частного воскресного учебного заведения. Вспомним: это было время, когда, по мановению беспалой руки, поднялась высокая волна областнических “суверенитетов” – каждому племени, кроме русского, было дозволено взять самостийности столько, сколько оно могло проглотить. На гребне этой волны оказалось и движение казачества за свое возрождение – как “отдельного народа”, физически почти уничтоженного в ходе строительства “светлого будущего”. Кругозор казачьей старшины, донской – в том числе, был неширок, и ей не приходило в голову создавать “какие-то” кадетские корпуса. Но вне атаманских окружений нашлись люди (прежде всего, опять же среди членов военно-истрического клуба), которые догадывались: казачеству, чтобы оно и в самом деле могло возродиться как войско России, как ее особое сословие, нужны специально, в духестарины подготовленные, образованные кадры. Эта догадка стала достоянием и группы уволенных в запас и отставку армейских офицеров. Она подтолкнула их к учреждению частного казачьего кадетского корпуса с воскресным распорядком занятий. А так как до 1919 года в Новочеркасске корпус существовал, то и новое образовательное учреждение было названо его полным именем – Донской Императора Александра III кадетский корпус. “Демократические” власти по одной своей природе должны были бы сопротивляться увековечению памяти о Царе-Миротворце в названии учебного заведения: как же, ведь что по советским, что по нынешним официальным понятиям – “реакционер”! Но в этом случае власти почему-то вдруг оказались покладистыми – то ли, хлебнув мороки с этим самоопределяющимся “отдельным народом” и уже побаиваясь казаков, они уступили из трусоватости, то ли просто прошляпили. Но надобности гадать нет.
Чуть позже стали учреждаться и другие кадетские корпуса. Говорить, что все они создавались по примеру Донского, по-моему, нельзя: идея, что называется, носилась в воздухе – как следствие отрицательной реакции общества на качество своего управительного слоя. Люди, в подсознании которых жила мысль, что порядок, которого не хватало и не хватает в стране, смогут в будущем навести лишь те, кто прошел школу национального воинскоговоспитания, совершенно самостоятельно ухватывались за эту идею. Самодеятельность “внизу” достигла такого размаха, что “демократическое” государство вынуждено было перехватывать инициативу: появляется указ президента, и кадетские корпуса получают право на существование, но не под знаменами военного ведомства, что было бы естественно, а в системе регионально-муниципальных учебных заведений. Формулируется и цель деятельности корпусов: кадет готовится не к воинской службе в офицерском чине, но к государственной службе вообще – на военном или гражданском поприще. Или еще любят говорить: “готовится стать государственником”.
Интереснейшая штука – наш русский язык. Слова “государственник” ни в старых, ни в новых лексиконах нет, но в наши дни оно употребляется и в устной, и в письменной речи довольно активно. Ясно, что называя того или иного человека государственником, мы имеем в виду нечто, соотносящее этого человека с государством. Но воткаким образом соотносящее? Небезызвестный Горбачев – государственник? А несостоявшийся школьный учитель чекист Шеварднадзе? А приват-доцент, преподающий в университете государственное право? А говорливый думец, чей голос имеет определенное значение при принятии государственных законов? А министерский чиновник? А офицер, командующий, скажем, ротой? Когда мы употребляем слово “законник”, образованное по тому же способу, что и “государственник”, сразу понятно: говорим о человеке, который до конца знает любую букву закона и стоит на ней. Но тут…
Чтобы все-таки докопаться до истинного значения слова “государственник”, разберем одно словарное гнездо – во главе с глаголом “служить”. Для этого воспользуемся “Толковым словарем живого великорусского языка”, составленного кадетом Морского корпуса Владимиром Ивановичем Далем. Вот примеры оттуда:
1. Он служил людям своими знаниями.
2. Где ни жить – одному царю служить.
3. Служу Богу и Государю.
4. Служить бы рад – прислуживаться тошно.
5. Теперь чиновником служить выгодно.
6. Архиерей служил соборне.
7. Пока поп служит – попадья тужит.
8. В поле кто служит, о доме не тужит: где стал – тут и стан.
9. Кому служу, того и руку (сторону) держу.
10. Втянулся, вслужился и привык.
11. Исслужился в нитку.
В каждом из этих примеров значение глагола “служить” свое. Однако множество их, значений, может быть разнесено и всего лишь по двум определителям: в 1,2,3,6,7,9-ом примерах – речь о служении, в остальных – о службе. Ну и что, какая разница?
Ан разница есть. Произносим или пишем “служение” – и чувствуется эмоциональная настроенность на “дум высокое стремленье”, просматриваются определенные нравственные ориентиры. Не то – “служба”: чувства тоже могут иметь место, но лишь те, которые рождает обыденность – положим, удовлетворение от службы или неудовлетворенность ею, приносимая ею польза или бестолковость организации, сложность или простота обязанностей.
Один пример из прошлого. Николай Михайлович Карамзин по служению историка, писателя и общественного деятеля – государственник. В доказательство – его письмо Императору Александру I по поводу намерения Государя “дать волю” Польше:
“Вы думаете восстановить древнее королевство Польское, – писал Карамзин, – но сие восстановление согласно ли с законом государственного блага России? Согласно ли с Вашими священными обязанностями, с Вашей любовью к России и к самой справедливости?.. Не клянутся ли Государи блюсти целость своих держав? Сии земли уже были Россиею, когда митрополит Платон вручал Вам венец Мономаха, Петра и Екатерины… Скажут ли, что она беззаконно разделила Польшу? Но Вы поступили бы еще беззаконнее, если бы вздумали загладить ее несправедливость разделом самой России. Мы взяли Польшу мечом: вот наше право, коему все государства обязаны бытием своим, ибо все составлены из завоеваний. Екатерина ответствует Богу, ответствует истории за свое дело, но оно уже сделано и для Вас – свято уже: для Вас Польша есть законное Российское владение. Старых крепостей нет в политике: иначе мы долженствовали бы восстановить Казанское и Астраханское царства, Новгородскую республику, великое княжество Рязанское и т. д. К тому же и по старым крепостям Белоруссия, Волынь, Подолия вместе с Галицией были некогда коренным достоянием России…
Доселе нашим правилом было: ни пяди ни врагу, ни другу. Наполеон мог завоевать Россию, но Вы, хотя и Самодержец, не могли даром уступить ему ни одной хижины русской. Таков наш характер и дух государственный… Государь, я ответствую Вам головой за неминуемое действие целого восстановления Польши: мы бы лишились не только прекрасных областей, но и любви к Царю, остыли бы душой и к Отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола”. Потом Николай Михайлович объяснял и еще: “Если бы Александр, вдохновленный великодушною ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, взял перо для предписания себе новых законов, кроме Божиих и совести, – то истинный гражданин российский дерзнул бы остановить его руку и сказать: Государь, ты преступаешь границы своей власти. Наученная долговременными бедствиями Россия пред святым алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала – да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти: иной не имеешь. Можешь все, но не можешь законно ограничить ее”.
Если кадетские корпуса нынешней России имеют своей задачей подготовку таких государственников, таких слуг Отечества, таких граждан, то корпусные педагоги должны делать все, чтобы их питомцы впоследствии сознательно, добросовестно и творчески служили Государству Российскому на военном или гражданском поприще. Решайся такая задача прежде всего через преподавание научных знаний, само существование кадетских корпусов как особых учебных заведений закрытого типа не имело бы смысла. Действительно, для чего одевать подростка в военную форму и подчинять воинскому порядку, для чего определенным образом ограничивать свободу учащегося, если успешное усвоение наук возможно и в других, не столь жестких рамках? Речь идет, конечно же, о том, что кадетский корпус – это особые условия для воспитания молодых людей. Причем, условия наилучшие, и это доказано двухсотлетним существованием корпусов в Императорской России.
Каким в старину виделся (в идеале, конечно) кадет, выходящий из корпуса в самостоятельную жизнь? Прежде всего – искренно и деятельно верующим христианином, самоотверженно преданным Престолу, строго повинующимся законной власти и одушевленным сознательным чувством долга как верного слуги России.Разумеется – добрым и почтительным сыном родителей. Непременно – честным и трудолюбивым гражданином.Наконец – образованным, дельным и крепким духом и телом воином, смотрящим на службу государству и обществу не как на способ обеспечения личного благополучия, но как на благороднейшую цель всей своей жизни с полной готовностью пожертвовать ею для защиты Царя и Отечества от врагов внешних и внутренних. Другими словами, целью воспитания было сформировать характеры, которые заключали бы в себе:
а) дисциплинированность на основе осознания идеи ранга и почитания старших – как готовность добровольногоподчинения распоряжениям, приказам, установленному порядку;
б) честность и прямодушие;
в) доблесть как собирательное выражение душевного мужества, благородства, стойкости, великодушия и готовности жертвовать личным во имя товарищества;
г) трудолюбие, целеустремленность, инициативность;
В этих качествах у человека многое – от природы, но и они могут и должны быть развиты; важно научить воспитанников, что не всякое средство оправдывается целью и что никакая инициатива не имеет права входить в конфликт с дисциплиной.
д) преклонение перед красотой и следование ей в мыслях и поступках, в манерах и в ношении формы одежды и т. п.;
е) рыцарски чистое отношение к женщине;
ж) непримиримость к унижению достоинства человека в себе и других.
В основе формирования личностей именно такого свойства и качества находились три главных средства: незыблемое постоянство определенного порядка, производительное наполнение внеклассного времени и неослабное поддержание дисциплины, приведенной в соответствие с дисциплиной воинской. Все эти средства работали, как правило, под искусным управлением воспитателей и неусыпным их надзором над кадетами.
Порядок достигался соединением в целое также трех составляющих.
Во-первых – расписанием времени суток с той продуманностью, которая дает возможность строго определять действия и поведение кадета в любую из минут. Утренняя побудка – не тянись, быстро встань, прибери постель и себя, настройся на трудовой день. Классы – не отвлекайся, будь внимателен, голова работает в соображениях. И так во всем.
Во-вторых – требовательностью наставников. Ее обоснованная ясность и неизменность делают для порядка гораздо больше, нежели многословные поучения. Более того, требовательность способна наглядно показать, как много сберегается времени и труда от привычки к порядку – тогда человек делает любое дело так, как требуется, не переделывая его по много раз.
В-третьих – исключением праздного провождения времени, “понеже праздность, – как говорил Суворов, – корень всему злу, особливо военному человеку…” Постепенно, без какого-либо давления на психику воспитанников нужно приучить их отдавать каждую минуту бодрствования работе души, ума или тела и ни в коем случае не потакать природной лени.
Очевидно, что ту же цель – воспитания – преследовало и обучение наукам, учение. Науки развивали таланты и такие свойства личности, как сообразительность, сметливость, упорство в реализации задуманного. Исходили из убеждения, что
ОБРАЗОВАНИЕ = ВОСПИТАНИЕ + УЧЕНИЕ
И в самом деле: образование – это формирование личности в целом, по какому-то образу, воспитание – формирование нрава, характера, а учение – формирование интеллекта. Воспитание стояло на первом месте, и не случайно у каждого служилого человека в его послужном списке в графе “Образование” записывалось: воспитывалсятам-то и там-то. Например: “Воспитывался в 1-й Казанской гимназии и на физико-математическом факультете Императорского Казанского Университета”. Или: “Воспитывался дома и на юридическом факультете Императорского Московского Университета”. Или: “Воспитывался во 2-м Московском Императора Николая Iкадетском корпусе и Константиновском Артиллерийском училище”.
В воспитании кадет должны, наверно, участвовать не одни только офицеры – штатские преподаватели тоже. Они с успехом могут использовать для этого свои занятия по дисциплинам основной и дополнительной программ. Почему, например, на уроке математики не рассказать кадетам, что первый в России учебник арифметики был составлен Леонтием Филипповичем Магницким именно для кадет так называемой Навигацкой школы в Москве (в будущем Морской корпус) еще в 1703 году; что единая программа преподавания математики была введена по повелению Императора Николая I именно в Российских кадетских корпусах и что составил ее академик Михаил Васильевич Остроградский, профессор многих военно-учебных заведений Императорской России? Почему бы на уроке физики не вспомнить кадета Павла Шиллинга, будущего члена-корреспондента Академии Наук, который в 1812 году изобрел электрическую мину, а в 1832 году создал первый практически пригодный электромагнитный телеграф? Или на уроке географии - кадета Николая Пржевальского, ставшего знаменитым русским путешественником, которому принадлежит честь первых описаний природы Центральной Азии и открытия многих хребтов, рек и озер в этом суровом краю? Или на уроке русского языка – кадета Владимира Даля, знаменитого собирателя русского фольклора и составителя Толкового словаря живого великорусского языка, а на уроке литературы – кадета и поэта Семена Надсона?
Теперь подчеркнем, что для воспитания малолетних в кадетских корпусах Императорской России создавались здоровые бытовые условия. Все роты размещались в здании корпуса отдельно одна от другой. В помещении каждой роты обязательно были:
- комнаты для классов;
- рекреационный зал;
- дортуары (спальные) со всеми необходимыми службами;
- комната для ротной библиотеки;
- комната для цейхгауза;
- комната для дежурного офицера;
- комната для приема посетителей.
Высота жилых комнат имела нормой не менее 5 ½ аршина (= 3,91 м).
Ротное помещение оборудовалось не менее чем двумя выходами с просторными каменными или чугунными лестницами – для сообщения с другими этажами здания.
Для классов, в особенности младших рот, определялись преимущественно те части здания, которые обращены окнами на восток или юго-восток; окна декорировались серыми шторами. Для достаточного дневного освещения класса было принято за minimum, чтобы площадь окон в классной комнате относилась к площади ее пола, как 1 : 8. На каждого кадета (общим числом не более 30 человек) в классной комнате полагалось иметь: в старших классах – не менее 4 квадратных аршин (= 2,02 кв. м), а в младших – не менее 3 ½ квадратного аршина (= 1,77 кв. м). При этом не допускалось, чтобы глубина класса превышала 12 аршин (= 8,53 м). Двери из классов в коридор ставились застекленные.
Классные столы со скамьями располагались так, чтобы:
- свет из окон падал с левой стороны сидящих за столами кадет;
- между продольными рядами столов оставался свободный проход для учителя;
- кадеты не сидели близко к печам, окнам и дверям.
Наиболее удобной классной мебелью признаются (и это правильно!) парные столы в виде пюпитров, выполненные заодно со скамьями с низкими крестцовыми спинками. Высота столов и скамей, как и расстояние между ними, соразмерялось с ростом кадет. Требованиям здоровья воспитанников и удобству самого учения подчинялись устройство и размещение всех прочих принадлежностей классной комнаты (учительской кафедры, матовых настенных досок с нанесенными на них мерами длины, штативы для карт и таблиц, столы для демонстрирования наглядных пособий и пр.). Особое внимание обращалось на освещенность классных комнат, в которых для кадета проходила большая часть суток.
Для дортуаров помещения выбирались с таким расчетом, чтобы на каждую кровать приходилось не менее 2 куб. саженей (= 19, 43 куб. м) объема камеры. При недостатке в здании искусственных вентиляционных приспособлений, способных доставлять, ad minimum, по три куб. сажени свежего воздуха на человека в час (=29,14 куб. м) относительный размер жилого объема обычно увеличивали. Вообще для обновления воздуха во всех помещениях использовали, преимущественно, то время, когда они оставались пустыми; классные же комнаты, сверх того, проветривали по выходе из них кадет в перемены между уроками.
Во всех жилых комнатах температура воздуха поддерживалась, по возможности, равномерно постоянной:
- классы, рекреационные и столовые залы – от 16 до 19 градусов по Цельсию;
- дортуары – от 14 до 16 градусов;
- гимнастические залы, коридоры и лестницы – не менее 12 градусов.
С особым тщанием проветривались и осушались все вновь отделанные помещения. Кадет в них допускали не ранее, как через три недели после окончания штукатурных и малярных работ. Для отвращения сырости от частого мытья некрашеных досчатых полов их чистили и натирали щетками с мастикой, предварительно пропитав дерево несколько раз чистым горячим льняным маслом.
Кровати, длина которых соответствовала росту кадет, расставлялись изголовьями к внутренним стенам или к середине камеры, не приближая их к дверям, печам и окнам. На особой табличке, прикрепляемой к кровати на стержне (цигель), обозначалась фамилия кадета и присвоенный ему номер. Между кроватями располагались шкафчики (тумбочки) для хранения личных вещей кадет, а в ногах – табуреты, на которые воспитанники укладывали в порядке все снимаемое на ночь белье и платье. Спать разрешалось в одних рубашках, не закутывая головы и не закрывая байковым одеялом рук. Особого внимания требовал надзор за тем, чтобы ночью кадеты не выходили по нужде босиком и без теплой накидки.
По утрам каждый кадет, встав по сигналу, должен был откинуть на спинку кровати одеяло и простыню и оставить постель для проветривания.
Набивка тюфяков время от времени освежалась переваренным волосом, так же, как тюфяки, одеяла и кроватные чехлы как можно чаще выколачивались на свежем воздухе. Под тюфяками и подушками запрещалось держать какие-либо вещи.
В продолжение дня кадеты не были допускаемы в дортуары – для поддержания порядка и надлежащей чистоты воздуха в спальных покоях.
Рядом с дортуарами устраиваются:
- умывальня (по 1 крану на 6 кадет);
- уборная для чистки платья и обуви (площадью 12 – 15 кв. саженей = 55 – 68 кв. м);
- клозеты (по 1 очку на 25 и 1 писсуару на 15 кадет).
Опрятность и чистоплотность кадет, исправность их одежды и обуви обеспечивались строгими требованиями к воспитанникам, что вырабатывало у них порядочность и гигиеническую правильность их будущей жизни вне стен заведения. При этом руководствовались обязательностью исполнения следующих правил:
- регулярные и частые омовения всего тела ( нечистоплотность развивает в организме худосочие и усиливает раздражительность), ежеутреннее обтирание тела до пояса мокрым полотенцем или губкой с последующим вытиранием его насухо;
- тщательный уход за зубами – утром, вечером и после каждой еды;
- прогулки и подвижные игры на свежем воздухе после таких омовений;
- еженедельное мытье в бане:
- купание в летнее время – как можно чаще, но не прежде, чем через три часа после принятия пищи;
- смена столового, постельного и нательного белья не менее двух раз в неделю.
Принимались все меры к тому, чтобы кадеты не терпели недостатка в принадлежностях для туалета, стрижки волос, чистки платья и обуви, постоянно контролировалось, чтобы они всегда содержали в чистоте свои руки, голову, лицо, шею, уши и рот и отнюдь не носили длинных волос и ногтей.
Столовый зал рассчитывался для одновременной сервировки стола на всех кадет корпуса или же с разделением их не более, как на две смены; по длине столов на каждого кадета полагалось по ¾ аршина. Между рядами столов оставлялись достаточно просторные проходы.
Залы для строевых и гимнастических упражнений устраивались, предпочтительно, в нижнем этаже (на искусственном основании или на прочных балках).
Лазарет и его службы устраивался по особой инструкции врачам военно-учебных заведений.
Кадеты присутствовали при церковной службе: в воскресные и установленные праздничные дни – на Литургии, а накануне таковых дней – у всенощной; в определенное время бывали у исповеди и Св. Причастия. Для чтения в ротах ежедневной утренней и вечерней молитв назначалось определенное время.
Для учебных занятий вне классов (самостоятельной подготовки уроков) назначались ежедневно: после утреннего чая и до начала классных уроков – один час для всех; вечером от одного до полутора часов – для двух младших и от полутора до двух часов – для прочих классов. В дни неучебные на самоподготовку назначалось от полутора до двух часов и, сверх того, для обязательного чтения кадет с их воспитателями – от одного до полутора часов, которые не должны были предшествовать церковной службе.
Накануне праздников, по вечерам, обязательных учебных занятий не назначалось.
Обязательные уроки по гимнастике и пению – не менее двух часов в неделю. Эти занятия, как и уроки танцев, могли назначаться в большую перемену между классными уроками и в другое свободное от классов время при условии, что телесные упражнения не будут проводиться непосредственно до или менее, чем через два часа после принятия пищи.
Для ежедневных прогулок на открытом воздухе каждой роте назначалось определенное время общей продолжительностью не менее часа – по несколько раз в день и только в светлые часы.
После обеда оставлялся свободным от всякого рода обязательных занятий по крайней мере один час. Для необходимого отдыха выделялось некоторое время каждый раз после умственных и телесных упражнений.
Считалось достаточным отводить на сон: для старших рот – 8 часов, для младших – 9 часов.
Распределение суточного времени:
- на умственные занятия в классах и вне классов – от 6 до 8 часов;
- прочие обязательные и необязательные занятия, прогулки, игры и отдых – от 8 до 9 часов;
- сон – от 8 до 9 часов.
На всякое время, особенно на лагерное, а также на продолжительные праздники и неделю говения, расписание занятий составлялось таким образом, чтобы кадеты, не предаваясь излишней праздности, имели достаточное время для отдыха и проводили свободные часы производительно и занимательно по их возрасту, всегда под воспитательным надзором, но вместе с тем – без напрасных стеснений.
Все подробности внутреннего порядка в корпусе определялись его директором Общее наблюдение за внутренним порядком в целом заведении возлагалось на очередного ротного командира, а в классах во время уроков – на инспектора классов и его помощника; непосредственный же надзор за точным выполнением утвержденного распределения занятий в каждой роте лежало на обязанности ее командира и очередного дежурного офицера-воспитателя
.
IV
Главная фигура
Главной фигурой в кадетских корпусах был офицер-воспитатель. На эту штаб-офицерскую должность назначались лучшие офицеры из войск по рекомендации офицерского собрания полка или отдельной воинской части. Еще не исключаемые из полкового штата, они в течение двух испытательных лет проходили службу в кадетском корпусе, а затем, по признании их пригодности к педагогической работе, направлялись на двухлетние Военно-педагогические курсы. По окончании их офицеры-воспитатели переводились в ведомство военно-учебных заведений и исключались из списков тех полков, в которых служили раньше. Вся система отбора кандидатов на должности воспитателей кадетских корпусов предполагала, что офицеры, предназначаемые к этой деятельности, сами являются высоконравственными людьми, истинными христианами и, по их стремлениям и убеждениям, надежными верноподданными.
В силу того, что в подборе педагогических кадров для кадетских корпусов участвовали общества господ офицеров, ошибки были редки. Можно сказать, что все воспитатели прекрасно понимали, в чем состоит их высокий долг: в постепенном и всестороннем приготовлении каждого воспитанника к творческо-нравственной деятельности, для которой воспитание физическое должно развить в нем необходимые силы, воспитание умственное – сообщить ему потребные знания и умения, а воспитание нравственное – направить волю его именно к такой деятельности.
Служебные обязанности офицера-воспитателя были немногочисленны: во-первых, непосредственное наблюдении за кадетами порученного ему отделения роты по части физического и нравственного воспитания и умственного образования; во-вторых, очередные дежурства по роте; в-третьих, постоянное педагогическое самосовершенствование, включающее изучение литературы как собрание опытов воспитания малолетних.
Для выполнения этих обязанностей воспитателю, при соответствующих его призванию качествах ума, сердца, характера и образования, благовоспитанности и физическом здоровье, требовалось:
- практическое здравомыслие,
- житейская опытность,
- понимание явлений телесной и душевной жизни детей вообще,
- умение обращаться с ними и способность подчинить их своему влиянию,
- близкое знакомство с настоящими условиями жизни общества,
- верная оценка пороков, заблуждений и слабостей, господствующих в современном обществе,
- ясное понимание требований офицерской службы, нести которую предстоит впоследствии большинству воспитывающихся в кадетских корпусах.
Воспитатель был обязан изучить организм каждого из вверенных ему воспитанников и постоянно наблюдать за состоянием их здоровья с обращением особого внимания на те болезненные проявления, которые, не имея острого характера, могут ускользнуть от внимания врачей:
- общие аномалии питания,
- бледность и ненормальный вид покровов тела,
- потеря аппетита,
- сонливость,
- зябкость и расположение к простуде,
- искривления скелета,
- неразвитость мускулатуры,
- ослабление зрения и слуха,
- порча зубов,
- слабость нервов,
- общая апатия,
- раздражительность,
- признаки онанизма и т. п.
Воспитателю необходимо было ознакомиться с духовною природой каждого его питомца как отдельной личности и с преобладающими чертами его характера и воззрениями.
И самое трудное – во всех своих суждениях, поступках и распоряжениях воспитатель должен стремиться к тому, чтобы действительно стать для каждого из своих питомцев лучшим образцом, авторитетным советником, участным и правдивым судьей. Если ему удастся достичь этого, то дело воспитания примет надлежащее направление, которое избавит наставника от необходимости беспрерывно прибегать к увещеваниям, внушениям, угрозам и взысканиям – этой легкой, но обыкновенно малодейственной мере практического воспитания. Даже за стенами корпуса одно воспоминание о таком наставнике оказывается для бывшего его питомца спасительным средством против всего злого и надежною поддержкой во всем добром. Но достижение такого результата обусловливается продолжительным воздействием наставника на воспитанника; при частой же смене воспитателей характер юноши может получить лишь несвязное, отрывочное развитие, а жизнь требует от человека цельности натуры.
Основные обязанности офицера-воспитателя относительно умственного образования вверенных ему кадет состояли в том, чтобы:
- следить за успехами своих воспитанников по всем предметам курса, для чего, по мере возможности, посещать уроки и своевременно выписывать из классных журналов в свой дневник баллы, полученные кадетами, и все сделанные о них учителями отзывы;
- во время классных занятий наблюдать за вниманием и поведением своих воспитанников, имея однако же в виду, что право распоряжения в классе принадлежит учителю;
- замещать в своем классе отсутствующего учителя, если не будет сделано другого на этот случай распоряжения, причем каждый раз отмечать в особо установленном для записи классных уроков журнале предмет и род своих занятий с кадетами в отсутствие учителя;
- присутствовать на всех испытаниях кадет своего отделения;
- получать от ротного командира и сдавать обратно все учебники, классные пособия и книги для чтения, выдавать таковые своим воспитанникам и следить за сохранностью всего выданного им на руки;
- вообще содействовать умственному развитию своих воспитанников как прямою помощью им в приготовлении уроков, так и целесообразным выбором книг для чтения и предметов для бесед своих с воспитанниками.
V
Направления целостно-полного воспитания
Целостно-полным национальным воспитанием может быть только военно-патриотическое воспитание, которое предполагает формирование души, интеллекта и тела человека в едином педагогическом процессе с целью подготовки благородно- творческого строителя национального государства и самоотверженного, физически сильного защитника Отечества. Таким образом, полнота воспитания в кадетском корпусе достигалась общими усилиями его педагогического персонала на едином пути духовно-нравственного, воинского и физического воспитания иумственного развития как в процессе учения, так и в свободное от классных часов время. Еще раз подчеркнем: без воинской составляющей воспитание не может быть ни военно-патриотическим, ни, естественно, полным.
Целостность воспитания кадет обеспечивалась:
- единством целей;
- единым подходом ко всем и к каждому;
- непрерывным надзором за воспитанниками и правильным, в согласии с православной верой, заветами предков, воинскими традициями, культурой народа, реагированием на поведение каждого кадета с преподнесением урока его товарищам;
- коллективным поиском наиболее действенных способов и методов формирования в малолетнем воине цельной, сильной и благородной личности;
- возможностью для воспитателей влиять на кадета в любом и каждом из направлений корпусной педагогики.
Направления эти – некие категории, всего лишь условно разделяющие целостный процесс образования. Действительно, как отделить учение или физическое воспитание от духовно-нравственного? А то, и другое, и третье – от воинского? Или – наоборот? Задача-то одна – развить и укоренить, в рамках христианских добродетелей,чувства (душу), мысли (разум) и телесные силы (тело) человека, призванного быть воином и командиром, гражданином и подданным, мужем и отцом.
Правда, современная педагогика пытается, вопреки здравому смыслу, дать самостоятельную жизнь каждому из умноженных ею же направлений. Кроме уже названных, она отличает в педагогической практике, например, еще и воспитания трудовое, этическое, эстетическое, половое. При этом нынешняя наука обязательно отсекает от духовно-нравственного воспитания религиозную составляющую и этим разрушает самую его основу… Как будто возможно существование некоей безбожной нравственности! У этого явления другое имя – безнравственность.
Итак, духовно-нравственное воспитание в корпусе.
Религиозное чувство и любовь к родной стране, привитые ребенку в семье, получали в корпусе самое настойчивое развитие и были фундаментом, на котором строилась личность будущего офицера – одного из командиров христолюбивого воинства и защитника Царя и Отечества. Все наставники кадет придерживались принципа, сформулированного К. Д. Ушинским, который доказывал, что педагогика в России, как и вся культура, выросла на почве православной духовности, и нехристианское воспитание вещь немыслимая – безголовый урод и деятельность без цели.
Каждый корпус имел свой православный храм с настоятелем и дьяконом. Храмовый праздник, как правило, был корпусным праздником, который, в свою очередь, имел значение и главного из светских торжеств. На амвоне, перед алтарем, устанавливалась знаменная сошка, в котором стояло зачехленное Знамя корпуса. Образ Спаса на нем, надпись “С нами Бог!”, Императорские вензеля ясно говорили, что это – святыня людей, принадлежащих к христолюбивому воинству. Один из самых ярких его представителей, если не самый яркий, незабвенный Александр Васильевич Суворов был в убеждении, что ни руки, ни ноги, ни бренное человеческое тело одерживает победу, а бессмертная душа, которая правит и руками, и ногами, и оружием – и если душа воина велика и могуча, не предается страху и не падает на войне, то и победа несомненна, а потому и нужно воспитывать и закаливать сердце воина так, чтобы оно не боялось никакой опасности и всегда было неустрашимо и бестрепетно. Любимец Суворова полковник Ф. В. Харламов рассказывал, как полководец готовил своих солдат к бою: Собрав вокруг себя свой охотничий батальон, он рассказывал в пример о давно прошедших сражениях русских с турками, черкесами, татарами и поляками. В заключение полководец воскликнул: “Видите, ребята! С нами Бог! И кто переможет нас? Помолимся же Ему усердно, попросим у Него милосердия и отпущения содеянных нами грехов. И кому Бог подаст быть живу после дела, тот помянет убитых. Слышите, дети? Это хорошо, коль сделаем”. После этого он упал на колени, и все ратники то же сделали и молились Присносущему, прося его благословить наше дело. Суворовские солдаты и офицеры знали, что их генерал умеет разрушать волшебство и козни диавола именем Божиим, крестом да молитвою.
Религиозное воспитание начиналось с первого класса и продолжалось до выпускного. Учебная программа предусматривала изучение:
в 1-м классе – истории Ветхого Завета,
во 2-м – истории Нового Завета,
в 3-м – богослужения,
в 4-м – катехизиса,
в 5, 6 и 7-м – истории Церкви и Вселенских Соборов.
Законоучителями обычно были: в 1 и 2-м классах – отец дьякон, в остальных – отец настоятель храма.
Третьеклассников, то есть кадет, как раз изучавших богослужение, по очереди брали в алтарь, чтобы они могли вблизи видеть приношение Бескровной Жертвы и ту часть службы, которая невидима стоящим в храме, когда Царские Врата закрыты. Специально нанимаемый регент во время службы руководил кадетским хором, набираемым добровольно, по первому желанию из кадет всех классов. Из всех же классов в лагерное время совершались паломничества в монастыри (не обязательно ближние) и к Святым местам.
Еженедельное посещение храма в субботу (вечерня и всенощная) и в воскресенье (проскомидия и Литургия) для остававшихся в корпусе кадет было обязательным. Катеты стояли в строю по-ротно. Во время пения “Херувимской”, “Тебе поем”, “Отче наш” и во время чтения Евангелия все опускались на колени. На богослужениях непременно присутствовали директор корпуса, ротные командиры и некоторые офицеры-воспитатели.
Молитвы читались и пелись не только во время служб. Ежедневно это происходило в каждой роте перед ротными образами после подъема (перед утренним чаем) и на сон грядущий, а также: перед каждым вкушением пищи и после него – в столовой, перед началом уроков и после них – в классах. В изголовье кадетских кроватей находились образки – благословение родителей, и редко кто забывал, прежде чем лечь в постель, помолиться еще и перед своей домашней иконушкой. Почитание икон выражалось и в том, что многие кадеты учились иконописи в специальных студиях при корпусных храмах.
Для всех воспитанников было обязательным говение во время Великого Поста. Везде оно организовывалось по-своему, и здесь пойдет ссылка, как на пример, на Одесский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус. Говели по-ротно: 1 и 2-я роты – на первой неделе Поста, 3 и 4-я – на четвертой неделе. Говение начиналось со вторника. Со среды все занятия в говеющих ротах прекращались, и кадеты должны были присутствовать на всех службах в корпусном храме. В промежутках между службами говеющие могли выходить на плац, но особенно шумных игр не допускалось. В четверг и пятницу, между завтраком и обедом, кадеты говеющих рот (одной в день) исповедывались, а в пятницу и субботу (соответственно) причащались, приобщаясь Христовых Таин. После Причастия бывал улучшенный завтрак с непременным крупным апельсином.
Постным стол в Великом Посту бывал в 1, 4 и 7-ю недели, а в остальные седмицы – по средам и пятницам.
Всеми отмечалось, что в недели говения жизнь в корпусе становилась тише и сосредоточеннее. Воспитатели собирали вокруг себя кадет и беседовали с ними или читали на религиозные и исторические темы.
Известно, что в кадетских корпусах воспитывались дети, исповедующие и другие веры: римо-католики, лютеране, магометане, буддисты. Для преподавания им основ их веры в корпус приглашались оплачиваемые из казны ксендзы, пасторы и муллы. По воскресеньям и праздничным для православных дням инославные кадеты во главе со старшим из них отпускались помолиться в своих храмах, как и в дни инославных праздников, выпадавших на православные будни. В последнем случае эти воспитанники освобождались от классных занятий. Так же, как и в православные праздные дни. Больше того, категорически исключалось запрещение отмечать православные праздники вместе со всеми. На Рождество Христово и на Светлую Пасху инославным кадетам подавалось то же самое угощение, что и другим. Какой-либо розни между православными и инославными в корпусах, как и в Армии, никогда не бывало. И здесь, кажется, кстати придется одна картинка.
В годы 1-й мировой войны командиром одного из Донских казачьих полков был назначен терский казак, но осетин магометанского исповедания генерал Эльмурза Мистулов. И вот его полк построен на молебен перед боем. Полковой священник начинает службу. Командир становится перед фронт, и стоит, как все православные казаки, с обнаженной головой. Он не осеняет себя крестным знамением, но неподвижен, как изваяние, и во всей его фигуре, во всей его изваянности – глубокое уважение к православным верующим и их вере…
Конечно, не все кадеты веровали одинаково. Религиозность в младших классах была непосредственнее и потому благоговейнее, но к Евангелию и Кресту все подходили со страхом Божиим и так же осеняли себя крестным знамением. Кощунства корпуса не знали, тогда как в гимназиях и реальных училищах часто слышались кощунственные речи. Атеизма и безверия в “кадетских монастырях” не водилось. Сказывалась сила традиции и тех начал, которые были заложены в первых классах и потом поддерживались офицерами-воспитателями в старших, когда молодые сердца более восприимчивы к добру и вере. В боевых условиях связанные с юношескими молитвами переживания способствовали прорастанию боголюбивых семян, и большинство последнюю свою минуту встречали спокойно и без страха, с молитвой “Ныне отпущаеши…”
Вопрос религиозного воспитания в возрождающихся корпусах стоит остро. Многие представители их педагогического персонала признают его фундаментом всего воспитания кадет, некоторые – отрицают в таком качестве. Всякую религию, прежде остальных – православие, они просто выбрасывают из воспитательной практики. Что в основе воспитания – неизвестно. Но самое сильное, глухое противление идет, кажется, со стороны верхних чиновных педагогов. То и дело слышится: у нас церковь отделена от государства, от государственной школы с ее светским образованием, и, следовательно, священнослужителям в классах места нет. Эта позиция утверждается и среди педагогов некоторых кадетских корпусов.
Спрашивается: как можно говорить о национальном воспитании не на основе национальных религиозных верований? Вся наша нравственность – от них и из них. Нельзя же насаждать товарищество на принципах пресловутого интернационализма или на модном теперь понятии “гражданин мира”. Мы обязаны, верим в Бога или нет, сказать ребенку правду: заповеди воинского ТОВАРИЩЕСТВА, кадетского в том числе, начинаются евангельским заветом: Больше сея любве никтоже имать, да кто душу положит за други своя (“Нет больше той любви, когда человек кладет душу свою за друзей своих”). И именно в свете этой заповеди необходимо внушать воспитанникам, что причинение обиды словом или действием своему товарищу, особенно младшему или более слабому, – позор для всех одноклассников обидчика. Старшие должны охранять и защищать младших, как братьев.
И потом, как быть с реализацией конституционного права свободы совести и исповедания? Закон Божий, кроме всего – это и конкретное знание, которому, в силу исторических обстоятельств, в большинстве наших семей не учат. Что же, какое право может реализовывать человек в гражданском состоянии? Дайте это знание ребенку, а он сам, повзрослев, решит самостоятельно и добровольно, с Богом ему быть или с безбожным интернационалом.
И еще. В корпусах, как и в наших школах, гимназиях и лицеях есть уже верующие дети. Даже только поэтому педагоги, в уважение чувств верующих воспитанников, не имеют права на атеистические высказывания о том или ином предмете истории и современности. Тем более, что и для них является очевидностью следующий факт: знание, то есть дело памяти, смекалки, практических навыков, в отрыве от духа, совести, веры разнуздывает человека тем, что дает в его распоряжение жизненно-выгодные возможности, которыми он может злоупотреблять; формальная “образованность” вне веры, чести и совести работает не на национальную культуру, а на разврат пошлой цивилизации. Поэтому лучше всего (идеальное положение), если все воспитатели и учителя в кадетских корпусах по своим убеждениям сами будут истинными православными христианами. Есть пожелание и к священнослужителям, берущимся преподавать кадетам Закон Божий – они должны быть хорошими педагогами. Вообще требование совместного участия (опять же в идеале) учителя и священника в духовно-нравственном воспитании естественно – вместе они точнее определят и соответствие преподаваемого на уроках Закона Божия знания возрасту ребенка, и меру разумности религиозного содержания в других предметах учебного курса.
Приобретение знаний в кадетских корпусах тоже сопровождалось облагораживанием души. Особенно на уроках словесности, истории, географии, законоведения. Впрочем, и на других тоже. Скажем, в одном из корпусов был преподаватель химии, который без разговоров ставил за ответ “кол”, если кадет называл Ломоносова или Менделеева просто по фамилии – нужно было обязательно назвать и их имена-отчества. Каприз? Нет, требовательное, даже жесткое приглашение к уважению великих трудов великих людей. Другими словами, побуждение молодой души к нравственной оценке того или иного лица, того или иного явления. И пример того, что учитель должен не только вбивать в головы факты своей науки, но и развивать воспитанника умственно и нравственно
Остановимся здесь на духовно-воспитательной роли изучения родного языка. А чтобы подчеркнуть ее значимость, воспользуемся чужестранным опытом. Когда Франция начала разворачивать свою национальную космическую программу, обнаружилось, что в стране нет достаточного количества квалифицированных математиков, физиков, химиков, инженеров. Страшное потрясение! Для выяснения причин такого кризиса срочно создали авторитетную комиссию. Она работала год. И вот в ее заключении одной из первых причин недостатка в кадрах было названо плохое положение с изучением в младших классах средней школы французского языка и французской литературы. Другими словами, бедственное положение с кадрами оказалось следствием и небрежения к родному языку именно в том возрасте детей, когда формируется их способность к воображению да и вообще все творческие способности.
Как уже говорилось, Великий Князь Константин Константинович всячески внедрял в воспитательную деятельность персонала корпусов педагогическую систему К. Д. Ушинского. А наш великий педагог смотрел на русский язык как на важнейшее средство духовного развития человека. Чтобы яснее представлялась его позиция, придется привести довольно пространную цитату из статьи Константина Дмитриевича “Родное слово”:
Язык народа есть целое органическое его создание, вырастающее во всех своих народных особенностях из какого-то одного, таинственного, где-то в глубине народного духа запрятанного зерна. Язык народа – лучший, никогда не увядающий и вечно вновь распускающийся цвет всей его духовной жизни, начинающейся далеко за границами истории. В языке одухотворяется весь народ и вся его родина; в нем претворяется творческой силой народного духа <…> весь тот глубокий, полный мысли и чувства голос родной природы, который говорит так громко о любви человека к его иногда суровой родине, который высказывается так ясно в родной песне, в родных напевах, в устах народных поэтов. Но в светлых, прозрачных глубинах народного языка отражается не одна природа родной страны, но и вся история духовной жизни народа. Поколения народа проходят одно за другим, но результаты жизни каждого поколения остаются в языке – в наследие потомкам. В сокровищницу родного слова складывает одно поколение за другим плоды глубоких сердечных движений, плоды исторических событий, верования, воззрения, следы прожитого горя и прожитые радости – словом, весь след своей духовной жизни народ бережно сохраняет в народном слове. Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое. Он не только выражает собой жизненность народа, но есть именно самая эта жизнь. Когда исчезает народный язык - народа нет более.
А далее следует вывод:
Являясь, таким образом, полнейшей и вернейшей летописью всей духовной многовековой жизни народа, язык в то же время является величайшим народным наставником, учившим народ тогда, когда не было еще ни книг, ни школ, и продолжающим учить его до конца народной истории. Усваивая родной язык легко и без труда, каждое новое поколение усваивает в то же время плоды мысли и чувства тысячи предшествовавших ему поколений, давно уже истлевших в родной земле или живших, может быть, не на берегах Рейна и Днепра, а где-нибудь у подошвы Гималая. Все, что видели, все, что испытали, все, что перечувствовали и передумали эти бесчисленные поколения предков, передается легко и без труда ребенку, только что открывающему глаза на мир Божий, и дитя, выучившись родному языку, вступает уже в жизнь с необъятными силами. Не условным звукам только учится ребенок, изучая родной язык, но пьет духовную жизнь и силу из родимой груди родного слова. Оно объясняет ему природу, как не мог бы объяснить ее ни один естествоиспытатель; оно знакомит его с характером окружающих его людей, с обществом, среди которого он живет, с его историей и его стремлениями, как не мог бы познакомить ни один историк; оно вводит его в народные верования, в народную поэзию, как не мог бы ввести ни один эстетик; оно, наконец, дает такие логические понятия и философские воззрения, которых, конечно, не мог бы сообщить ребенку ни один философ.
Известно, что любовь к родному языку прививается через чтение. Чтению в корпусах учили не только на уроках словесности, но и в свободные от классных занятий часы. В обязанности офицеров-воспитателей младших классов входило чтение воспитанникам вслух произведений религиозной, художественной и исторической литературы, подбираемой соответственно возрасту и уровню развития слушателей. Насколько такая практика была плодотворной, можно судить хотя бы по тому, что в старших классах иногда уже приходилось и унимать желание кадет окунуться в таинственный книжный мир: многие не удерживались от соблазна почитать интересную книгу и на уроках – в ущерб знаниям из того или иного предмета.
Не было, корпуса, в котором не работал бы литературный кружок Увлекались поэтическим творчеством. Сочинения кадет публиковались в корпусных периодических изданиях – листках и журналах. Скажем кстати: когда сегодня читаешь воспоминания царских кадет, невольно обращаешь внимание на то, насколько сочен, образен и свободен – одним словом, красив – их русский язык. Ни птичьего щебета приват-доцентов, ни зауми модных когда-то публицистов – только широкий и светлый поток ясной русской речи!
Если говорить о нашем времени, то следует со всей определенностью констатировать, что овладению родным языком сегодня прямо мешают телевидение и другие средства массовой информации. Язык радио- и тележурналистов, равно как и газетчиков, – это какая-то гремучая смесь псевдонаучного лексикона с грязью уголовного жаргона и перевираемыми американизмами. Часто, к тому же, эта смесь скрывает за собой ядреное невежество говорящего или пишущего. Однако это – только полбеды. А вся беда в том, что такой язык вкупе с кинопродукцией Голливуда, заполонившей телеэкран и ничего не насаждающей в душах, кроме жестокости, алчности и похоти, извращает нравственные чувства детей. Установку надежного заслона всему тому злу, которое несет кадетам нынешняя насквозь интернационалистская журналистика, нужно рассматривать не как некую цензуру, ущемление свободы слова, но как прямое обеспечение “прав человека”, в частности его права на чистоту духовной жизни. Больше того, отсутствие такого заслона сводит на нет все преимущества воспитания в закрытом учебном заведении.
Особое место в воспитании кадет отводилось отечественной истории. Ведь охаивание всего родного у нас началось не сегодня. Известный историк начала XX века Нечволодов, автор учебника по истории России, переиздававшегося около двух десятков раз, писал: Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких-либо характерах и идеалах помышлять не можем. Идеальность своей истории мы не допускаем. Какие у нас были идеалы, а тем паче герои? Вся наша история есть темное царство невежества, воровства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего – так думает великое большинство образованных русских людей. Ясно, что такая история воспитывать (правильно воспитывать. – Е. И.) не может. Самое лучшее, как может поступить юноша с такой историей – это совсем не знать, существует ли она. Но не за это ли самое это большинство русской образованности несет, может быть, справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что оно не чувствует своего исторического нравственного сознания, а потому и умственно, и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону.
Никогда не упускалось из внимания, что молитва, а рядом с нею – язык, песня, сказка, жития святых и героев, поэзия, история страны и ее армии, то есть все то, что наш русский философ Иван Александрович Ильин называл национальными педагогическими сокровищами, есть не что иное, как главные источники чувств, на которых и следует строить все воспитание. Ильин говорил, что национальный дух последнего необходим каждому русскому и каждому здоровому человеку.
Во взращивании души не бывает пустяков. Казалось бы, какая разница, умеет юноша танцевать мазурку или привык на балу припирать стены. Но ведь корпусной бал – это целое событие. Он бывал один раз в году, на корпусной праздник, и значит, что только на нем кадет и мог общаться с дамским обществом. Да не просто болтать и балагурить, но непременно показать себя настоящим мужчиной. То, что в сегодняшней школе зовется половым воспитанием, тогда называлось рыцарским. Барышня, женщина была для кадета той тайной, которая требовала к себе благоговейного отношения и преклонения. Трепетное касание девичьей талии в танце навевало мечты отнюдь не обезопасном сексе, но о создании с этим милым существом настоящей офицерской семьи, в которой все дети продолжат родительское дело – мальчики тоже пойдут в кадетский корпус, а девочки вырастут заботливыми хранительницами домашнего очага. Голодная, холодная, бесприютная жизнь семей русских белых офицеров в изгнании (а среди них большинство составляли кадетские семьи) доказала всю правильность воспитания в кадетских корпусах и в женских институтах – супружеские пары, наметившиеся еще на корпусных балах, оказались нерушимо прочными даже под ударами самых лихих мытарств. И даже там, в Зарубежье, свой долг перед Россией осознавали не только мужья, но и жены. Игорь Николаевич Андрушкевич рассказывал мне, как на упрек какого-то умника в незначительности общественной пользы от офицерских жен ответила старая генеральша. Мы платим свой долг Отечеству, – сказала она с достоинством, – кровью своих сыновей…
Духовно-нравственное воспитание определяло и объединяло в сплетении и два других направления педагогики в кадетских корпусах.
Начнем с воинского как определяющего главную особенность учебного заведения. Усилия педагогов на этом направлении были призваны на основе традиций воинского товарищества и кадетского братства привить воспитанникам чувства гордости за их принадлежность к корпусной семье, сформировать понимание долга служения Отечеству и чести, выработать и закрепить привычку к субординации, к неустанному совместному труду в совершенствовании своих знаний и умений, в развитии волевых качеств характера.
Главный инструмент воспитания – строй. С первого своего шага в кадетской форме ребенок должен был знать, что это – святое место: в строю воин приносит присягу на верность солдатскому долгу, из строя отходит к Богу душа православного воина. Кадету нужно было усвоить, что человека, посвящающего свою жизнь служению Отечеству, строй учит идти к успеху по ступенькам, которые в гениальной простоте и гениальной последовательности определил для русского офицера великий Суворов. Сперва - субординация, альфа и омега всего воинского естества, потом - экзерциция, то есть совместные упражнения и закалка в них. Все это дает дисциплину, слагающуюся из чинопочитания и совместного воинского учения, а дисциплина - мать победы. Победа же рождаетславу Отечества, которому ты служишь.
Строй – первое средство укоренения кадет в подчинении субординации и дисциплинированности. Об этом хорошо было сказано в Инструкции кадетским корпусам по воспитательной части, и здесь не помешает воспроизвести пространную цитату. Итак: Сущность воспитательного дела требует, чтобы воспитанник, не могущий еще иметь верного мерила для разумного самоопределения, подчинял волю свою воле воспитателя. Подчинение есть только одно из средств воспитания, а не конечная цель его; эта последняя заключается в повиновении воспитанника нравственному закону, который должен, наконец, обратиться в его личную совесть. Но пока еще воля воспитанника не вполне согласуется с нравственным долгом, воспитанник обязан безусловно подчиняться приказанию или запрещению воспитателя, который должен, в свою очередь, формулировать их по возможности кратко и вполне определенно, чтобы воспитанник с точностью знал, что именно следует и чего не следует ему делать. Вместе с тем воспитатель должен быть всегда воздержан и осмотрителен в отдаче приказаний, требуя от воспитанников лишь действительно необходимого и возможного, а затем не допускать уклончивости в точном исполнении требуемого и деятельно преследовать неповиновение, в особенности же соединенное с обманом.
Строй категорически отвергает грубость во взаимоотношениях, несдержанность, жестикуляцию (безобидную только на первый взгляд). Он учит этике поведения, активно участвует в этическом воспитании малолетних – наравне с таким же воспитанием в обучении хорошим манерам поведения за столом, в обществе, в присутственных местах, на улице.
Единообразие формы одежды, безукоризненное равнение рядов и шеренг кадетского строя приучает с малолетства к красоте. Строй, приучая к опрятности, категорически не признавал неряшливости в ношении формы, грязной обуви, рук в карманах, оборванных или болтающихся пуговиц и прочих “мелочей”, на которые в наше время, к сожалению, не всегда обращается внимание. Строй был и инструментом эстетического воспитания, наравне с таковым на уроках рисования и пения, в художественных студиях и музыкальных коллективах, в занятиях танцами и драматическим искусством, на поэтических вечерах и в конкурсах исполнения строевых песен. Надо сказать, что русская солдатская и народная песня, это драгоценное наше национальное достояние, использовалась в педагогике кадетских корпусов особенно активно. Прежде всего, в хоровом исполнении ее. Кадет учили петь, и они умели петь. В их парадных, походных и бивачных песнях прославлялись и страна, и ее герои, и славные русские полки, и корпус, и воинские традиции, и товарищество. В них лихость и веселье перемежались чувством любви к отцу с матерью, к родной природе, к необозримому русскому приволью – ко всему, что соотносилось в мальчишеской душе с понятием Отечество. Причем, строй не терпел лая вместо пения, и не случайно строевая песня кадет, если она звучала на городских улицах, вызывала неподдельное восхищение обывателей, буквально валивших послушать ее. А если пели в походах по окрестностям своего города – на так называемых полевых прогулках, кадетская песня вторила самой природе, сливаясь с симфонией ее звуков. Природа всегда нравственна, и такое слияние заметно усиливало влияние хорового пения на молодые души.
Далее. Четкие и слаженные действия в любом строю – это всегда нелегкий коллективный и индивидуальный труд и всегда трудовое воспитание, наравне с трудовым воспитанием, с приучением к труду в соборной и личной молитве, в классных и спортивных занятиях, в работах на корпусном садовом участке, в ремеслах, в уборке жилых помещений и дворовой территории, в соблюдении опрятности и аккуратности. Исходили опять-таки из положения системы Ушинского: Само воспитание, если оно желает счастья человеку, должно воспитывать его не для счастья, а приготовлять к труду жизни… Воспитание должно развить в человеке привычку и любовь к труду; оно должно дать ему возможность отыскать для себя труд в жизни, зажечь в нем жажду серьезного труда, без которого жизнь его не может быть ни достойной, ни счастливой.
По внушении кадету всего, что сказано выше, и по осознании им всего этого ребенок никогда не мог увидеть во “фронтовом учении” какую-то муштру. Наоборот, любое строевое занятие или просто передвижение в ротной колонне невольно напоминало ему о близости мечты оказаться, наконец, в старшей, строевой роте и получить заветную боевую винтовку. Ружейные приемы кадетский строй обычно выполнял настолько четко и красиво, что вызывал восхищение даже таких строгих ревизоров, какими были все офицеры гвардейских пехотных полков.
А вывод тут хотя и не мудреный, но очень важный: стоя в строю весело, но без улыбки, даже малыш наполнится великой соборной силой и, гордо расправив плечи и грудь, научится чувствовать себя способным выполнить любой приказ. Строй при умелом командире-воспитателе учит подростка любить военное дело, влюбленность в которое – верный залог его успешной ратной государственной службы или надежный помощник даже и в службе гражданской.
Физическое воспитание – брат воинского. Не случайно в кадетской среде любого человека, отличающегося лихой строевой подтянутостью вкупе с физической развитостью, звали “пистолет”.
Физическое воспитание в корпусе было немыслимо без приучения кадет к соблюдению определенных гигиенических норм и к закаливанию организма. Здоровье – основа физического развития. И если перефразировать Суворова, то можно сказать, что болезненного человека развивать физически – все равно, что ржавое железо точить. Поэтому каждого воспитанника с первого дня его пребывания в корпусе приучали к тому, чтобы он ежеутренне и ежевечерне чистил зубы, омывал холодной водой все тело до пояса, ежедневно холодной же водой мыл ноги и всякий раз после работы или посещения туалета, а также перед каждой едой мыл с мылом руки. Кадет спал только на правом боку, высвободив из-под одеяла руки и плечи. Ему категорически запрещалось курить. В строю и вне строя воспитатели обращали особое внимание на осанку своих воспитанников: неискривленный позвоночник – это развитая грудь, это мощный дыхательный аппарат, это вообще здоровье.
К сожалению, в кадетских корпусах не было утренней физической зарядки и специальных уроков физического воспитания. Считалось, что для телесного развития кадет достаточно того свободного от классов времени, которое отводилось для игр и физических упражнений то ли на воздухе, то ли в спортивном зале. Несколько комплектов гимнастических снарядов (перекладина, параллельные брусья, кольца, “кобыла”, “козел”), “шведские стенки” с вертикальными и наклонными лестницами, шесты и канаты для лазания по ним, холодное оружие и костюмы для фехтования, лыжи и коньки, “гигантские шаги”, городошные площадки с битами и рюхами, площадки для лапты и “отбойки” (нынешний волейбол), поднятое над землей горизонтальное бревно (бум) – вот перечень того, что имели в своем распоряжении кадеты всех корпусов.
Могу сравнить это с тем, что было у нас, когда я учился в Казанском Суворовском училище, – все то же самое плюс футбольное поле, зимой превращавшееся в каток для бега на коньках и для хоккея с мячом, две баскетбольные площадки, теннисный корт, 200-метровая полоса препятствий, ямы для прыжков в длину, высоту и с шестом, борцовский ковер, боксерский ринг с достаточным количеством перчаток и тренировочных снарядов, помосты для занятий с “железом” (штангой и гирями), конюшня с 30 верховыми лошадьми в ней, стрелковый тир. Плавательного бассейна, как и старые кадетские корпуса, мы тоже не имели и плавали только летом – на Казанке, в лагерном озере и в тех водоемах, которые были вблизи места проведения каникул. В отличие от кадетских корпусов старого времени, у нас регулярно проводились уроки физического воспитания, очень часто, можно сказать, еженедельно, кроссы (весной и осенью – легкоатлетические, зимой – лыжные), каждое утро и при любой погоде мы выходили в наш парк для утренних физических упражнений. Только при морозе ниже 20 градусов они заменялись прогулкой в шинелях тоже получасовой продолжительности.
Но вернемся к кадетским корпусам прошлого. Физическое развитие кадет проходило под постоянным контролем корпусных врачей, рекомендации и требования которых являлись неукоснительными для ротных командиров и офицеров - воспитателей. Авторитетом медицины устанавливалась мера сочетанности в интелектуально-физическом развитии воспитанников. Помнили, что чрезмерный избыток умственных усилий в детском и юношеском возрасте наносит неисправимый вред не только физическому, но и духовному развитию человека. Потому и был налажен строгий надзор за количественным отношением и напряженностью интеллектуальных и физических нагрузок.
Таким образом, физическое воспитание кадет, идя рядом с воспитанием духовным, умственным и воинским, строилось так, чтобы воспитанники, получив хорошее телесное развитие и настоящую закалку, выходили из корпуса полноценно здоровыми молодыми людьми, обладающими такими боевыми качествами, как сила, выносливость, ловкость, скорость реакции, смелость.
VI
О структуре книги
Если вступительная статья этой книги – краткий и, разумеется, неполный пересказ того, как воспитывали в старых кадетских корпусах, то основное содержание ее – живой опыт воспитания кадет. Этот опыт, во-первых, взят в его историческом развитии: разница между событиями, описываемыми в очерке Н. С. Лескова, и теми, о которых повествует офицер-воспитатель Донского корпуса В. Н. Биркин, по времени составляет 80 лет. Во-вторых, специально дан материал полковника Б.Д. Приходкина о продолжении воспитания кадет в военном училище, где плоды педагогической деятельности корпусных офицеров развивались и корректировались, лучше сказать – шлифовались офицерами училищными. Прямых рекомендаций в наших этюдах читатель не найдет, но всё в предельно откровенных, ничего не идеализирующих мемуарных сочинениях этих трех и еще нескольких авторов, а также в приложенных к воспоминаниям “вспомогательных материалах” призвано расположить читающего к размышлениям, к сопоставлению личного педагогического опыта с опытом далеких и близких предшественников, к поиску методов воспитания в современных условиях.
Наверное будет замечено, что успех воспитательского дела зависит не только от талантов педагогов, но и от того, кто их возглавляет. В книге присутствуют директора двух корпусов и начальник Константиновского Артиллерийского училища. У каждого – свой подход к организации педагогического процесса в заведении, и это опять-таки дает возможность, пораскинув умом, сопоставить методы воспитания и его результаты. Выводы могут быть различными – в зависимости от личности сопоставляющего, но один окажется общим для всех: делами возглавителей воспитания кадет руководили любовь к детям и забота об их будущем. Огромное благо, если во главе школы стоит человек, у которого может учиться весь педагогический персонал.
Хотелось бы обратить внимание читателя на раздел “Если кто не знает…” И в нем он не найдет инструкции. Однако при внимательном чтении можно найти для себя отчетливую подсказку, как правильно воспитывать государственника и национально ориентированного христолюбивого воина – жертвенного патриота и слугу Отечества.
Дай Бог, чтобы книга эта помогла педагогам кадетских корпусов в их повседневной работе.
Е.П.Исаков
Декабрь 2001 года.