Московскому суворовцу Владлену Гурковскому 28 марта 2018 года сделали подряд три сложнейшие операции на сердце, которые длились 7,5 часов.
Обычно за пациентов с таким диагнозом в возрасте после 75 лет врачи не берутся, а ему 9 мая исполняется 83 года!
Сегодня наш брат-суворовец уже в активном движении, предает всем привет и желает успехов в кадетском служении.
Дорогой Владлен, прими от нас самые добрые братские пожелания, крепкого здоровья тебе, неиссякаемой энергии, благополучия в семье и успехов в праведном труде на благо нашего Отечества!
СУВОРОВЕЦ - ЭТО НАВСЕГДА, БЫВШИХ СУВОРОВЦЕВ НЕ БЫВАЕТ
Владлен Анатольевич Гурковский, выпускник Горьковского-Московского СВУ, полковник, кандидат исторических наук.
Родился я в г. Горьком 9 мая 1935 году и прожил там до мая 1941 года, пока определенные события не заставили мою семью на время покинуть этот город. С 1932 по 1936 год мой отец, Анатолий Николаевич Гурковский, в звании дивизионного комиссара был комиссаром Нижегородского бронетанкового училища имени И.В.Сталина, которое располагалось в Горьковском кремле, в здании бывшего Нижегородского графа Аракчеева кадетского корпуса. Коммунист с 1918 года, комиссар Чапаевской дивизии (1925-1929), мой отец не избежал зловещих событий 1937 года. Около двух с половиной лет, с 25 сентября 1937 год по 4 февраля 1940 год, отец в качестве подследственного провел в застенках рязанской тюрьмы. К выходу на свободу ему вернули звание бригадного комиссара.
Из общего числа бригадных комиссаров, каковым был мой отец, в живых остались единицы. Моей матери, как жене «врага народа», жить в Горьком не разрешили. Пришлось искать жилье в г. Дзержинске. В течение длительного времени ее никто не брал на работу. От нее отвернулись довольно многочисленные родственники по линии мамы. Я остался жить в Горьком у бабушки. Мама тайком иногда приезжала меня проведать.
После освобождения из-под следствия отец некоторое время работал адвокатом в Горьком, а в начале мая 1941 года получил назначение на должность заместителя начальника 2-го пехотного училища в г. Орджоникидзе (Владикавказ) по материально-техническому обеспечению, которое располагалось в здании бывшего Владикавказского кадетского корпуса. Здесь семью и застала война.
С лета 1942 по ноябрь 1944 года семья проживала в г. Тбилиси, где отец служил комиссаром крупнейшего в Закавказье военного госпиталя. Кстати, мало известным фактом истории является то, что в конце 1942 - начале 1943 года перед отправкой на Малую землю в госпитале лечился полковник Л.И. Брежнев, с которым в то время был очень дружен отец.
Именно в Тбилиси и родилась моя страстная мечта - стать суворовцем. В 1943 году я пошел в 1 -й класс грузинской школы. На моем пути следования в школу и обратно оказалось Тбилисское нахимовское училище, основанное в августе 1943 года. Возвращаясь из школы, я часами простаивал у ограды училища, наблюдая за жизнью, проходившей на территории училища. Мне страстно хотелось проникнуть туда и включиться в игры этих мальчишек в черных матросках с маленькими погончиками на плечах, захотелось быть одним из этих загадочных пацанов. Мама категорически высказалась против того, чтобы я стал моряком. Весной и летом 1944 года в Тбилиси вдруг стали появляться мальчишки в черной форме с красными и васильковыми погонами (суворовцы Кутаисского СВУ) на плечах. Началась новая атака на родителей. Я ничего не знал о том, кто эти мальчишки, но мне очень хотелось быть одним из них. В конце лета 1944 года из разговоров родителей я понял, что вскоре открывается Суворовское училище в г. Горьком.
28 ноября 1944 года, на два месяца позже своих будущих товарищей я переступил порог Горьковского СВУ, приступив к учебе во 2-м классе. (Первый класс я окончил в школе № 5 Железнодорожного района г. Тбилиси.) Умел разговаривать и писать по-грузински в пределах первого класса, но здесь это никому было не нужно. Очень тяжело давались мне первые месяцы, да, пожалуй, и первые годы учебы в Горьковском СВУ. Первые зимние каникулы, в январе 1945 года, мне пришлось провести в стенах училища, занимаясь дополнительно с преподавателями русского языка и арифметики. Слабым утешением являлось то, что рядом со мной сидели и другие суворовцы, которые не успевали по этим предметам. А какие это были учителя!
Русский язык в младших классах преподавала одна из лучших педагогов города Горького Ольга Федоровна Крылова, а арифметику - Анна Яковлевна Яковлева. Ольга Федоровна Крылова в 1947 году была награждена орденом Ленина. Высочайшая награда по тому времени! Уже обучаясь в старших классах, мы никогда не забывали о ней и посещали ее. Анна Яковлевна Яковлева впоследствии преподавала арифметику моему брату Олегу в школе № 14 г. Горького.
В зиму 1945 года многие мои огорчения компенсировались новогодними праздниками, которые устраивало для всех оставшихся в училище командование училища. Через всю жизнь я пронес в сердце образ Деда Мороза, созданного в те годы майором Иваном Петровичем Толмачевым. Для нас, маленьких мальчишек, он был высоким, статным, красивым Дедом Морозом. Раздававшиеся им новогодние подарки с американской начинкой (черный горький шоколад, мятные подушечки, печенье) производили эффект какого-то чуда из доброй русской сказки. Встретив Ивана Петровича впервые после окончания СВУ через сорок лет, в 1994 году, я признался ему в любви к Деду Морозу из нашего далекого суворовского детства.
Впервые без троек я окончил 8-й класс, а по итогам экзаменов за 9-й класс стал отличником и впервые получил почетную грамоту «За отличные успехи и примерное поведение» с изображением А.В. Суворова. Очень дорожу этой грамотой. Многие мои друзья и знакомые, узнав о моем суворовском прошлом, спешили выразить сочувствие в связи с потерянным детством и жизнью в казарме. Хочу сказать - более радостного и счастливого детства мне и не надо. Я познал радость дружбы с огромным количеством мальчишек. У нас были хорошие условия по тем временам для занятий спортом и спортивных игр. В то время ведь не было телевидения, мы много читали, играли в футбол, баскетбол, шахматы, шашки, ходили в различные спортивные секции. У нас были прекрасные воспитатели. Нашим командиром роты был Петр Дмитриевич Шутов. Он очень много сделал для того, чтобы мы выросли достойными сыновьями нашей Отчизны. На всю жизнь запомнились организованные им выходы на Печёрские пески, на Мызу, на Волжский откос.
Не могу не сказать несколько добрых слов в адрес Алексея Федоровича Мальцева, который в течение почти пяти лет был нашим офицером-воспитателем. Его мягкость и душевное отношение к нам, к сожалению, не всеми суворовцами воспринимались правильно. Дисциплина в нашем отделении была не из лучших. Среди воспитанников было несколько ребят, потерявших обоих родителей и пришедших в училище прямо с улицы. Вот с ними-то особенно много пришлось повозиться нашему офицеру-воспитателю. А в выпускной роте к нам назначили боевого фронтовика старшего лейтенанта Иосифа Алексеевича Шамшина, который строгостью и принципиальностью стремился добиться от нас наилучших результатов к выпускным экзаменам.
История, о которой пойдет речь, необычна и сегодня, хотя наконец восстанавливается история российских кадетских корпусов, и у советских суворовцев и нахимовцев установились прочные связи с выпускниками кадетских корпусов в Югославии.
...С трудом мы, девятилетние мальчишки, осваивали учебную программу так называемого старшего подготовительного класса (СПК). Мы постепенно привыкали к воспитателю -требовательному, зачастую излишне резкому старшему лейтенанту Петровскому, никогда не снимавшему с кителя орден Отечественной войны I степени. Каково же было наше разочарование, когда весной 1946 года старший лейтенант Петровский был отозван из Суворовского училища.
Прошло некоторое время, и однажды на самоподготовке в класс вошел командир роты П.Д. Шутов и неизвестный нам майор. Мы молча стояли по стойке смирно, пока нам представляли нового офицера-воспитателя - майора Георгия Александровича Шелехова. Высокого роста, немолодой, худощавый, как-то по-особому подтянутый, с неулыбчивым лицом майор внимательно осматривал суворовцев, пока шло представление.
Нижегородский писатель, суворовец, мой однокашник, Олег Стародубровский в своей повести «Младшая рота», посвященной нашему отделению, так представил читателям нового офицера-воспитателя: «У него был крупный нос, гладко выбритые щеки, густые светлые брови и небольшие, очень спокойные глаза. Серая офицерская шапка была надета точно по уставу и поэтому почти полностью закрывала лоб. И вообще весь он с головы до ног казался каким-то чересчур уж безупречно по-военному вышколенным, сверхаккуратным, как на военном плакате... Как-то уж слишком старательно, сначала полностью разворачивая ладонь кверху, он ровно и аккуратно поднес к виску правую руку, поприветствовал суворовцев».
В новом офицере-воспитателе нас поражала особенная элегантность манер, подчеркнуто вежливая, уважительная форма обращения к суворовцам. Мы поняли, что к нам пришел офицер-воспитатель, подобных которому среди известных нам офицеров не было. Он заметно выделялся своей интеллигентностью, несколько ироничным, но без чувства превосходства отношением ко всему, что происходило в нашем отделении. При первой же встрече мы узнали, что майор Г.А. Шелехов - участник войны, боевой офицер, о чем свидетельствовали планки орденов и медалей, нашивки о полученных ранениях.
Мы представляли, что новому офицеру рассказали все о нашем отделении, которое было объектом постоянного разбирательства на ротных и училищных педсоветах. Однако мы не услышали от нового наставника длинных нотаций и назиданий. Все, о чем говорилось, произносилось ровным, несколько глуховатым голосом. Мы были в некоторой растерянности: что и говорить, не привыкли к такому обращению. Еще раз слово Олегу Стародубровскому: «Прощаясь с суворовцами, он своим неторопливым, как бы раздельным движением, разворачивая ладонь и ведя руку точно через сторону, приложил ее к ушанке. Это было сделано с таким подчеркнутым уважением и серьезностью, что толпившиеся вокруг него мальчишки почувствовали себя тоже почти взрослыми людьми. И это полностью изменило их отношение к хмуроватому и скучному на вид человеку». Остряки-мальчишки, несколько перефразируя выученный наизусть фильм «Чапаев», шутили: «В наше отделение "замухрышку" не пошлют».
Наша суворовская жизнь под руководством майора Шелехова вошла в рабочую колею. Нам было удивительно видеть, как Шелехов легко и непринужденно помогал нам готовить уроки в часы самоподготовки, как своим спокойным, негромким голосом мог часами читать подходящие для нашего возраста произведения Льва Толстого, Александра Пушкина и других русских писателей.
Мы поражались спокойствию офицера-воспитателя. Если старший лейтенант Петровский по своему характеру был взрывным, резким при разговоре с нарушителями воинской дисциплины, то майор Шелехов делал внушение спокойно, стараясь глядеть суворовцу, нарушившему порядок, прямо в глаза. Даже когда он встречался с явными случаями нарушения дисциплины, ему не изменяла выдержка.
Майор Шелехов был первым, кто приобщил нас к реальному военному делу, познакомил с устройством стрелкового оружия и научил стрелять. До сих пор у меня хранится как большая реликвия фотография, запечатлевшая наше отделение на фоне памятника В.П. Чкалову, с надписью: «Суворовцу Владлену Гурковскому за сдачу зачета по материальной части винтовки. Майор Шелехов».
Наше отделение с огромным нетерпением всегда ожидало того времени, когда майор Шелехов в очередной раз поведет нас в городской тир и даст возможность пострелять из малокалиберной винтовки. Уроки эти, несомненно, сыграли свою роль в том, что из суворовцев нашего отделения выросло несколько классных стрелков, включая мастеров спорта. У меня самого - первый разряд по стрельбе из спортивного револьвера.
Именно с майором Шелеховым связано начало нашего знакомства с историческими и культурными ценностями г. Горького - Нижнего Новгорода. Нас продолжала удивлять широта его знаний, умение ненавязчиво заинтересовать всем, к чему он хотел привлечь внимание суворовцев. К тому же складывалось впечатление, что он наперед видел всю нашу жизнь, знал, что нас ожидает в ближайшем будущем. Мы неоднократно просили майора рассказать о себе. «О своей жизни - когда-нибудь после», - не раз в свойственной ему задумчивой манере неоднократно говорил майор. Интересовавшая нас тайна открылась совсем неожиданно в одно из очередных посещений Горьковского кремля, где в то время находился клуб СВУ.
Остановившись перед входом в клуб, мы, как это бывало и раньше, окружили офицера-воспитателя. Майор Шелехов как-то слишком взволнованно показал на здание райисполкома, расположенное метрах в ста от нашего клуба, и сказал: «А ведь я несколько лет прожил в этом здании, будучи кадетом Нижегородского графа Аракчеева кадетского корпуса». Как же так, мы уже более двух лет общались с нашим воспитателем и до сих пор не ведали, что майор Шелехов в детстве был кадетом, таким же, как мы: жил на казарменном положении, ходил в строю, а по выходным дням его отпускали к родителям в увольнение.
Жизнь сложилась так, что нам не удалось больше вернуть майора Шелехова к рассказу о днях, проведенных им в кадетском корпусе. А сам он тоже не стремился возвращаться к этой теме. Надо здесь же упомянуть, что корпус в свое время носил имя графа А.А. Аракчеева, который для нас, мальчишек, представлялся одним из самых реакционных политиков императорской России, «прославленным» еще Пушкиным в известной эпиграмме: «Преданный без лести». Не могли мы тогда знать всей правды о нашей истории.
Прошло немного времени, и майор Шелехов был назначен заведующим военной кафедрой Горьковского сельскохозяйственного института, ему присвоили звание подполковника. Мы радовались каждой встрече с ним во время увольнения в город, но, к сожалению, нам так и не удалось продолжить разговор о его учебе в кадетском корпусе.
Все бывшие подопечные офицера-воспитателя - кадета императорской России - уже отслужили действительную военную службу. Один из нас стал генералом, многие ушли в отставку в звании полковника, среди нас есть ученые, изобретатели. Можно с полным основанием сказать, что наше отделение - 29 суворовцев набора 1944 года - достойно прошло по жизни и никогда не забывало кодекса кадетской чести, которому все-таки успел нас научить выпускник Нижегородского кадетского корпуса Георгий Шелехов.
Мы быстро взрослели, и когда перешли в 8-й класс, появился у нас и интерес к девочкам. Первое приглашение на школьный вечер наша рота получила из школы № 3. У многих после посещения этой школы появились знакомые. Здесь я в далеком 1951 году подружился с Кирой Шлепиной, моей будущей женой, с которой иду по жизни уже более 50 лет.
Каждой осенью, начиная с 1949 года, мы с грустью провожали тех, кто окончил учебу в СВУ. В глазах многих при расставании со старшими товарищами стояли слезы. Училище покидали наши кумиры, гордость нашего училища, те, кому мы хотели подражать, на кого хотели равняться: Валентин Федоров, Игорь Певницкий, Валентин Страхов, Владимир Карташевский, Владимир Расюк... Да разве перечислишь всех выпускников, с которыми мы начинали жизнь в СВУ в 1944 году.
Это были наши братья, за время учебы они оставили нам часть своего сердца. В 1950 году мы впервые встретили курсантов, окончивших первый курс обучения в военных училищах. Мы бежали к любому, кто появлялся в училище, обнимали его, тащили к себе в роту, расспрашивали о курсантской жизни. Не было предела восторгу, когда в 1951 году появились первые лейтенанты.
Суворовское училище закалило меня. В первые годы учебы в СВУ я часто болел, но постепенно окреп. Помогли активные занятия спортом и летом, и зимой. Принимал участие в двух спартакиадах суворовских и артиллерийских подготовительных училищ в 1951 и 1953 году В последний год пребывания в СВУ стал чемпионом города в беге на 100 м, чемпионом Горьковского гарнизона в беге на 100 м, в прыжках в длину, в составе команды суворовцев - в эстафете 4х100 м.
Последний год обучения в Горьковском СВУ, 1953 год, почему-то запомнился нервной обстановкой, сложившейся в нашей выпускной роте. Сегодня сложно сказать, почему так получилось. Конечно, большая доля вины лежит на нас, стремившихся к большей свободе. Однако 52 суворовца, начинавшие учебу в старшем подготовительном классе в 1944 году, в июне 1953 года успешно сдали выпускные экзамены и были готовы к служению Отчизне в Вооруженных силах.
Хочется поименно назвать тех, кто помог нам успешно окончить СВУ: офицера-воспитателя И.А. Шамшина, преподавателей русского языка - Л.В. Лебедеву и С.В. Садовского, преподавателей физики - С.В. Лысихина, С.Ф. Петрушкова, преподавателя математики - И.Я. Яшанину, преподавателя немецкого языка - B.C. Стародубровскую, преподавателей физкультуры - Б.Н. Корякина, Е.В. Веселова, преподавателя истории В.К. Буданова.
Ни один из нас после выпуска из училища не ушел на гражданку, все поступили в пехотные училища, других вариантов нам в 1953 году не предложили.
Экзамены на аттестат зрелости в Горьковском суворовском военном училище весной 1953 года еще не начинались, а выпускники уже обсуждали присланную из Министерства обороны разнарядку, определявшую дальнейшую судьбу суворовцев после окончания Суворовского училища.
Никаких изысков в данной разнарядке не было. Для 52 выпускников было 50 мест в пехотные училища Москвы, Ленинграда, Одессы, Киева, Владимира, Ярославля и 2 места в училище химзащиты. По результатам выпускных экзаменов вычислялся средний балл каждого выпускника и определялся порядковый номер, в соответствии с которым ему предоставлялось право выбора военного училища.
Для себя я уже твердо определил место дальнейшей учебы - Московское Краснознаменное пехотное училище (МКПУ) имени Верховного Совета РСФСР, называвшееся среди нас «кремлевским» по месту первого его расположения. Привлекала столица, славная история училища, негласное звание «курсанта-кремлевца», возможность участвовать в парадах на Красной площади, посещать московские театры, да и сама марка будущего «выпускника-верховника», как тогда на жаргоне называли курсантов МКПУ. Оставалось сдать выпускные экзамены и попасть в число 10 выпускников, которые получали право продолжить учебу в Москве.
Окончив училище с серебряной медалью, я оказался пятым в списке для участия в выборе военного училища. Распределение выглядело вполне торжественно. Вместе с начальником училища в кабинете присутствовали его заместители, командир нашей роты, офицеры-воспитатели. Для меня не составило проблем на вопрос, куда хотел бы получить назначение, четко ответить - Московское Краснознаменное пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР. Десять человек изъявили желание учиться в МКПУ имени Верховного Совета РСФСР: выпускники А.Потапов, Ю.Мальцев, С.Волков, С.Никулин, И.Пашкин, Л.Сливкин, Л.Саломеев, Ю.Беляев, Ф.Соларев, В.Гурковский.
Каникулы для будущих курсантов-москвичей оказались короче почти на три недели. Уже к 27 августа 1953 года мы должны были прибыть в СВУ и готовиться к отправке в Москву. Грустно было находиться в родном училище в эти августовские дни. Тишина, пустые классы и коридоры. Лишь суворовцы нового набора оживляли общую обстановку.
К вечеру 27 августа мы все были одеты в курсантскую форму, и нам разрешили в этой форме идти в город. Суворовская жизнь осталась позади. На 28 августа была назначена
церемония принятия присяги. Обидно, но из-за продолжавшихся каникул мы были лишены той торжественности, какая была присуща принятию присяги и прощанию со знаменем в нашем училище. Отсутствовал оркестр, рядом с нами не было наших младших товарищей, с которыми мы провели в СВУ 9 лет.
Прощание со знаменем и принятие присяги прошли в Суворовском зале училища. В ночь с 30 на 31 августа команда горьковчан - курсантов МКПУ имени Верховного Совета РСФСР отбыла в Москву. Нам даже не удалось присутствовать на выпускном вечере, который прошел в двадцатых числах сентября.
Столь ранний отъезд в Москву объяснялся началом подготовки курсантов МКПУ к параду на Красной площади 7 ноября. Наш приезд в расположение училища в первые же часы скрасило появление старшего однокашника - выпускника 4-го выпуска ГрСВУ Вадима Седова, старшины 3-й роты.
Времени на раскачку нам не дали. Началось комплектование взводов, представление наших новых командиров. В МКПУ я попал в 3 -ю роту, которой командовал участник Великой Отечественной войны, капитан Александр Данилович Полыгин. Он окончил Школу ВЦИК, когда она еще находилась в Кремле, продолжил службу в Школе в должности командира взвода, в составе училища принимал участие в битве под Москвой.
Александру Даниловичу предстояло сделать из нас настоящих офицеров, наследников кремлевских традиций. По прошествии более пяти десятилетий могу только с благодарностью вспоминать те жизненные уроки, которые он нам преподал.
Примечательным событием для всех пехотных училищ в 1953 году стал перевод их на 3-годичный цикл обучения. Однако Министерство обороны не было готово к этому знаковому решению. Трехгодичной программы не существовало. И классикой нашего обучения стали многочасовые занятия по темам: «Солдат-подносчик», «Солдат-связной», «Солдат-наблюдатель».
Занятия по инженерной подготовке были заполнены рытьем окопов в полный профиль. Строевая подготовка стала для нас одной из важнейших дисциплин, хотя в расписании занятий она никогда не значилась. Все строевые приемы, строевой шаг, строевая выправка отрабатывались во время подготовки к парадам 1 мая и 7ноября. Она занимала около полутора месяцев, а это 2-2,5 часа строевых занятий ежедневно, включая зачастую субботы и воскресенья. Три года, проведенные в МКВУ, заложили хорошую основу для будущей специальности командира взвода. В то время военные училища давали среднее образование и вся программа обучения состояла сугубо из военных дисциплин, за исключением курса истории КПСС и иностранного языка.
Во время учебы в МКПУ (с 1954 года - Московское Краснознаменное военное училище имени Верховного Совета РСФСР) особо запомнилось участие в составе почетного караула училища в различных торжественных мероприятиях, посвященных праздникам 8 Марта, 23 Февраля, 7 Ноября, проходивших в Большом театре.
В марте 1955 года участвовал в похоронах Маршала Советского Союза Л.А. Говорова, находясь в почетном карауле в Колонном зале Дома союзов. На мою долю выпала честь стоять в карауле рядом с членами Политбюро ЦК КПСС. Фотография этого момента в то время обошла всю центральную прессу и хранится в моем архиве.
Многое дало мне военное училище. Я физически окреп, освоил все военные премудрости, которым нас обучали, и был готов к тому, что после окончания училища мог оказаться в любой точке Советского Союза - в соответствии с бытовавшей среди курсантов поговоркой: «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». С таким настроением я и подходил к выпускным экзаменам.
До государственных экзаменов еще оставалось около двух месяцев, когда в училище стали появляться так называемые вербовщики из различных управлений Министерства обороны. Так как я в течение трех лет учебы в училище был секретарем комсомольской организации роты, мне предложили подумать о работе секретарем комсомольской организации батальона. У меня не было возражений, и я как бы успокоился, готовясь к этой хорошо знакомой для меня работе.
Значительное оживление в нашу жизнь в военном лагере под Ковровом летом 1956 года внесло появление в расположении училища офицеров в фуражках с васильковым околышем. Сомнений не было - это были представители Комитета государственной безопасности. А вскоре стало известно, что приехали «вербовщики» из самого Московского Кремля. Для всех выпускников это была большая и интригующая новость. Что за работу они приехали предлагать, кого из выпускников пригласят на беседу? На вопрос командира роты капитана А.Д. Полыгина, не хотел бы идти служить в Московский Кремль, я неопределенно пожал плечами. Тем не менее Александр Данилович сказал, что я включен в список для собеседования и должен быть готов к беседе с кадровиками.
И вот состоялась историческая для меня встреча с представителями Комендатуры Московского Кремля. Разговор проходил в приветливой и в то же время деловой обстановке. Я рассказал об учебе в СВУ и военном училище, заполнил анкету. В автобиографии подробно рассказал о судьбе моего отца. Мне было предложено подумать о постовой работе на объектах охраны Кремля: проезд через Спасские и Боровицкие ворота, вход в здание правительства СССР и т. д. Честно скажу, я не долго думал и на предложение ответил согласием.
К концу государственных экзаменов большинство выпускников 3-й и 6-й рот уже знали, в какие военные округа и управления Министерства обороны они распределены, а вот те, с кем беседовали представители Комендатуры Московского Кремля, оставались в полном неведении. Даже за день до зачтения приказа о присвоении нам офицерских званий никто ничего толком не знал. Только утром 22 сентября 1956 года, в день объявления приказа министра обороны командир роты сообщил мне, что иду служить в Московский Кремль.
Во время зачтения приказа министра обороны о присвоении нам офицерских званий всем выпускникам были вручены офицерские погоны и дипломы об окончании училища, когда начальник отдела кадров училища произнес: «Комендатура Московского Кремля Комитета государственной безопасности СССР». Среди получивших назначение в Кремль была и моя фамилия. О своих чувствах могу только сказать, что меня переполняли и радость, и гордость одновременно. В отпускном билете было написано: «Явиться для прохождения дальнейшей службы в Комендатуру Московского Кремля КГБ СССР 29 октября 1956 г.».
15 выпускников училища приказом министра обороны были направлены для прохождения дальнейшей службы в распоряжение Комендатуры Московского Кремля. На торжественном собрании, посвященном выпуску 1956 года, в Краснознаменном зале Дома Советской армии мне доверили выступить от имени молодых офицеров. Выступление было кратким, я заверил министра обороны Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского, ЦК ВЛКСМ, руководство училища, что мы не уроним чести выпускников старейшего в стране военного учебного заведения.
В назначенный день, 29 октября 1956 года, около 10 часов утра я с большим волнением входил в Московский Кремль. Появление на территории Кремля группы молодых офицеров в фуражках с красным околышем вызвало большое удивление и любопытство. После беседы с начальником отдела кадров всех нас немедленно отправляли на склад и в пошивочную мастерскую. На складе выдали новые фуражки, теперь уже с васильковым околышем, а в пошивочной мастерской какое-то время приходилось посидеть раздетыми, пока меняли канты на кителе и брюках.
Первоначально предполагалось использовать выпускников МКВУ на постовой службе по охране Кремля. Однако после представления нас коменданту Московского Кремля генерал-лейтенанту А.Я. Веденину было принято решение направить «этих гвардейцев» в распоряжение командира Особого полка спецназначения (ОПСН), в/ч 1005, полковника М.П. Иванова, на должности командиров взводов.
Полковник Иванов вызывал к себе каждого из нас по очереди, просил кратко рассказать о себе, а затем представлял нас командирам рот, в которые мы были распределены. Так как у большинства молодых офицеров в Москве не было постоянного места жительства, нам предложили временно жить на территории части, в расположении своих рот. Я поселился в комнате офицеров 2-й роты. Некоторые из молодых офицеров по рекомендации старших товарищей получили паспорта. Там, где в паспорте была положена отметка о прописке, на всю страницу стоял штамп «Москва, Кремль».
Я оказался в роте, которой командовал капитан Б.Н. Малюга, окончивший Кутаисское СВУ в 1946 году. В течение трех недель нам предстояло изучить всю необходимую документацию и заступить на службу в качестве помощников начальника караула. Каждое утро рабочего дня начиналось с того, что мы шли в секретную часть и получали огромные папки с документацией.
22 ноября 1956 года я в первый раз заступил на службу по охране Московского Кремля в качестве помощника начальника караула. Больше всего в этот день я боялся опоздать на инструктаж дежурного помощника коменданта Кремля, святое действо, вот уже многие десятилетия сопровождающее заступление подразделений Московского Кремля в караул. Опоздание буквально на 5-10 секунд считалось грубейшим нарушением службы.
Первое заступление в караул стало определенной точкой отсчета в служебной карьере. Десятки раз отправлялся в караулы, и всегда с особым волнением и определенной торжественностью произносил слова: «Смена заступает на службу по охране Московского Кремля». Особенно приходилось волноваться, когда передо мной в первые годы службы в строю стояли офицеры офицерского батальона. Некоторые из них прослужили в Кремле по 15, а то и более лет и годились мне в отцы. Я благодарен всем им за ту практическую помощь, которую они оказывали мне в процессе несения службы. В 1956-1957 годах на территории караула находились квартиры членов Политбюро В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова, Л.М. Кагановича. Эти объекты были тогда зоной повышенной ответственности, поскольку именно к начальнику караула прежде всего поступала информация о перемещении и месте нахождения охраняемого лица.
Заступление в караул всегда было волнующим моментом, и за все 7 лет несения караульной службы мне ни разу не приходилось слышать каких-либо нареканий в свой адрес со стороны руководства полка, дежурных помощников коменданта Кремля, коменданта Кремля и его заместителей. И горжусь этим.
Служба в Кремле была исключительно престижной. Однако о быстром служебном росте, как это происходило в Советской армии, следовало забыть. Офицеры Кремлевского полка
служили в должности командира взвода по 6-8 лет, а то и более. Конечно, были и исключения. Я прослужил взводным девять с половиной лет. К моменту моего ухода из полка, в феврале 1966 года я, пожалуй, был одним из самых старых командиров взводов. В начале 2005 года, познакомившись с выпускником Кавказского суворовского военного училища, бывшим командующим Прибалтийским военным округом генерал-полковником Ф.М. Кузьминым, я узнал, что в армии прослуживших около 10 лет и больше в должности командира взвода называют «взводармами». Вот и я, выходит, стал «взводармом».
По-разному складывалась моя служба в Кремлевском полку. По итогам первой инспекторской проверки в 1957 году взвод, которым я командовал, занял предпоследнее место в полку. Во время марш-броска, по совету старослужащих солдат, я несколько изменил маршрут: наказание не замедлило себя ждать - взвод получил по физподготовке неуд. Хотя надо отметить, что по другим дисциплинам подготовка солдат была на достаточно высоком уровне, и если бы не эта досадная оплошность, взвод мог быть на вполне приличном месте. При разборе итогов за год командир полка отметил лично мою хорошую методическую подготовку и умение командовать взводом. В 1956 году, в декабре, на соревнованиях по стрельбе на первенство Комендатуры Московского Кремля, посвященных дню ВЧК-КГБ, я занял первое место в стрельбе по круглой мишени из пистолета Макарова на дистанцию 25 метров с результатом 93 очка. Мне была вручена грамота за подписью генерал-лейтенанта А.Я. Веденина.
За время службы в Кремле я неплохо овладел стрелковым оружием. Был чемпионом полка по стрельбе из ПМ и револьвера, выступал в соревнованиях по стрельбе на первенство общества «Динамо» и КГБ, неоднократно выигрывал соревнования среди офицеров полка по троеборью: стрельба из ПМ, лыжи, гимнастика. Десять километров на лыжах бегал за 37 минут, тогда это соответствовало норме 1 -го разряда. Сказывались основы физической подготовки, заложенной в СВУ и в военном училище.
Длительное пребывание в должности командира взвода все-таки дало о себе знать. В 1965 году 1 -й взвод 5-й роты, которым я в то время командовал, по итогам осенней инспекторской проверки занял 1 -е место, и мне был вручен вымпел как командиру лучшего взвода Кремлевского полка.
За время службы в Кремлевском полку хорошо изучил объекты, расположенные на территории Кремля, побывал на его стенах и всех башнях, поднимался к колоколам Спасской башни, к Государственному флагу над зданием правительства, спускался в коллекторы и тоннели, готовил солдат к несению службы на посту № 1 у входа в Мавзолей В.И. Ленина.
На участке одного из караулов, где проходила моя служба, находились квартиры В.И. Ленина и И.В. Сталина. Был свидетелем ликвидации квартиры И.В. Сталина и вселения в нее Общего отдела ЦК КПСС под руководством К.У. Черненко.
Кремлевский полк постоянно привлекался к мероприятиям, проводившимся на территории Кремля, на Красной площади, в других местах с участием членов Политбюро: на военные парады и демонстрации трудящихся, встречи космонавтов, похороны государственных деятелей у Кремлевской стены. Во время торжеств на Красной площади приходилось стоять в калитке Мавзолея В.И. Ленина, у трибуны на Внуковском аэродроме при встрече экипажей космонавтов.
Одним из самых запоминающихся моментов службы в Кремле стало участие в перезахоронении И.В. Сталина. С того исторического события прошло несколько десятилетий. Каких только небылиц не приходилось читать об этом.
Все произошло 31 октября 1961 года. В тот день я заступил на службу помощником начальника караула. Во время утреннего инструктажа было сказано, что вечером состоится перезахоронение И.В. Сталина в соответствии с решением XXII съезда партии и караулу предстоит обеспечить соответствующий контроль за подготовкой и проведением этого ответственного мероприятия. Мне поручили в течение всего дня контролировать подготовку к перезахоронению, и держать коменданта здания правительства в курсе дела.
День был погожий, теплый для этого времени года. На Красной площади, как всегда, было много народа. Люди знали о решении съезда и, приближаясь к Мавзолею и гостевым трибунам, пытались увидеть, что происходит у мест захоронения за Мавзолеем. Ничего похожего на демонстрацию или нарушение общественного порядка не наблюдалось.
Я побывал на территории Арсенала, где под руководством начальника столярной мастерской Е.Шанина из сухих, отличного качества досок делали гроб. Потом отправился в клуб полка. Там во всю длину огромного коридора было расстелено белое полотнище, на котором художник полка А.С. Савинов уже написал огромными красными буквами: «ЛЕНИН» и вместе с двумя помощниками приступал к закрашиванию полотна черной краской. Это полотно на время должно было быть прикреплено на мраморной плите Мавзолея, чтобы закрыть надпись «ЛЕНИН. СТАЛИН».
Во второй половине дня к Мавзолею подвезли фанеру, бетонные плиты. Место захоронения было огорожено, и солдаты полка приступили к рытью могилы. Боковые стенки и дно ее закрыли бетонными плитами. Деревянный гроб, обтянутый красным и черным крепом, был доставлен в Мавзолей.
К 18.00 основные работы по подготовке могилы были закончены. К этому времени был прекращен допуск граждан на Красную площадь. На этот вечер официально была назначена очередная репетиция парадных расчетов техники.
Все время процедуры за Мавзолеем находилось не более 30 человек: шесть членов Правительственной комиссии, пять человек из личной охраны, начальник 9-го Управления КГБ СССР генерал-полковник Н.С. Захаров, его заместитель генерал-майор В.Я. Чекалов, комендант здания правительства полковник И.Д. Кромкин, комендант Мавзолея полковник Машков и его заместитель полковник Дьяконов, командир Кремлевского полка полковник Ф.Т. Конев, восемь офицеров полка, которым предстояло нести гроб, дежурный поста из состава 1 -го караула, пять-шесть солдат, принимавших участие в подготовке могилы, и два-три старших офицера из резервного отделения.
С 19.00 до окончания процедуры захоронения я находился возле Мавзолея. Около 20.00 у Мавзолея появился В.Я. Чекалов. Я представился и доложил об обстановке. Он попросил меня далеко от него не отходить и быть готовым выполнять его поручения. Буквально через несколько минут к В.Я. Чекалову подошел один из старших офицеров и доложил, что данное ему поручение выполнено, и протянул при этом тоненькую папку. «Кто это исполнил?» - спросил Чекалов. Офицер, не смутившись, доложил, что сделал все сам лично. В.Я. Чекалов укоризненно покачал головой и на слова офицера «Я старался» только улыбнулся.
В.Я.Чекалов подозвал меня, передал мне папку и сказал, что находящийся в ней акт о перезахоронении И.В. Сталина необходимо срочно подготовить в пяти экземплярах. В тексте были ошибки, и исполнен он был не профессионально. В.Я. Чекалов подчеркнул, что документ должен быть перепечатан как можно быстрее, так как члены Правительственной комиссии уже подъезжают.
С актом в руках я бегом направился в здание правительства. На мою удачу, у входа я столкнулся с комендантом здания полковником И.Д. Кромкиным. Выслушав меня, он пригласил пройти с ним в машбюро. За столом сидела седая статная женщина, которая вызвалась помочь.
Однако не прошло и минуты, как она вынула первую закладку и выбросила ее в корзину. Вторую и третью закладки постигла та же участь. Опытная машинистка заметно нервничала, ее руки дрожали. Мы вышли из машбюро. Прошло 8-10 минут, прежде чем мы были приглашены обратно. Машинистка просила извинить, для нее этот документ оказался очень волнующим, и только пятая закладка оказалась удачной. Прочитав акт, И.Д. Кромкин поблагодарил женщину, а мне велел как можно быстрее доставить документ В.Я. Чекалову.
В.Я. Чекалов выразил недоумение в связи с большой задержкой, но когда я объяснил ему причину, он понимающе кивнул головой. Этот документ довелось снова увидеть через 43 года, во время развернутой в Государственном архиве Российской Федерации выставки, посвященной И.В. Сталину и его времени. Среди выставленных материалов находился и акт о перезахоронении И.В. Сталина.
К 21.30 к Мавзолею подошли восемь офицеров Кремлевского полка. Им предстояло вынести гроб с телом И.В. Сталина. К 21.40 за Мавзолеем собрались члены Правительственной комиссии: П.Н. Демичев, А.Н. Шелепин, Г.Д. Джавахишвили, В.П. Мжаванадзе, Н.А. Дыгай. Они вместе с офицерами полка и руководством 9-го Управления спустились в Мавзолей.
Н.Ф. Панченко, в то время командир взвода полка, был одним из восьми офицеров, выносивших гроб с телом Сталина из Мавзолея. Он рассказал, что только члены комиссии, В.Я. Чекалов и четверо офицеров смогли войти в комнату, где находился гроб с телом Сталина. Н.М. Шверник, не стесняясь слез, плакал. Молча попрощавшись со Сталиным, он попросил коменданта Мавзолея отстегнуть со сталинского кителя «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.
Е.А. Шанину была дана команда закрыть гроб крышкой и прибить ее. Но здесь произошла заминка, под рукой не оказалось гвоздей. Наконец гвозди были найдены, крышка прибита. Н.М. Шверник, поддерживаемый начальником охраны, стал во главе процессии, и все двинулись к выходу из Мавзолея.
Находясь за Мавзолеем, я наблюдал за всей процессией. Было видно, как тяжело вся эта процедура дается Н.М. Швернику. За ним шли члены комиссии. Офицеры полка несли гроб с телом Сталина. Никого постороннего в этой процессии не было.
К 22.00 гроб поднесли к могиле и установили на деревянные подставки. На дне могилы из железобетонных плит был сделан своеобразный саркофаг. После короткой паузы солдаты осторожно на веревках опустили гроб в могилу. Руководил всей этой печальной процедурой комендант Мавзолея полковник Машков.
Предполагалось гроб сверху прикрыть двумя плитами, но полковник Тарасов настоял на том, чтобы гроб по всем правилам был засыпан землей. По русскому обычаю почти все из стоявших около могилы бросили в нее по горсти земли, и солдаты закопали ее, уложив сверху плиту, на которой были выбиты даты рождения и смерти И.В. Сталина.
Как бы отдавая последние почести Сталину, в момент его погребения по площади прошли парадные расчеты военной техники, заиграл оркестр. Перед Мавзолеем находился командующий войсками Московского военного округа и генералы Советской армии, руководившие репетицией парада.
Могу в заключение отметить, что у всех принявших участие в процедуре перезахоронения И.В. Сталина состояние было угнетенное, подавленное, ни обмена мнениями, ни речей не было. Почти вся процедура проходила молча. Каких-либо съемок никто не вел, никаких представителей прессы не присутствовало...
В 1962 году я поступил на заочное отделение института иностранных языков имени Мориса Тореза, который окончил в 1967 году и получил диплом преподавателя английского языка. Весной 1968 года мне поступило неожиданное предложение продолжить службу в Первом главном управлении КГБ СССР, стать сотрудником внешней разведки. В сентябре 1968 года я приступил к учебе в легендарной 101 -й школе. Год подготовки пролетел как один миг, пришлось освоить многие премудрости своеобразной профессии. Учиться было интересно. Нас окружали выдающиеся специалисты своего дела, участники многих операций, создавшие славу нашей разведке.
Прошли годы. Отслужив почти 40 календарных лет, в мае 1992 года я вышел на пенсию. За время пребывания в ПГУ я побывал в загранкомандировке. Осенью 1976 года приступил к работе в Научно-исследовательском институте, где прошел путь от старшего научного сотрудника до заместителя начальника института.
В первые месяцы пребывания в институте неожиданно возник вопрос о том, кто и где обучал меня русскому языку. Мой начальник Самуил Меерович Квастель, исключительно грамотный и эрудированный человек, был в определенной степени приятно удивлен подготовленными мной аналитическими работами. Мне было приятно сообщить ему, что именно в Суворовском училище были заложены основы знания русского языка. В 1984 году защитил диссертацию и стал кандидатом исторических наук.
Службу закончил в звании полковника. Но где бы я ни служил, всегда помнил об учебе в Горьковском суворовском военном училище, Московском Краснознаменном военном училище имени Верховного Совета РСФСР, службе в Московском Кремле. Я стремился сохранить строевую выправку, да и командирский голос давал о себе знать, за что получил в ПГУ дружеские прозвища Суворовец и Кремлевец. И я горжусь этим.
«Врастание в капитализм» после ухода на пенсию проходило стремительно и не прекращается до сего времени. С мая 1992 года, когда я в последний раз в качестве сотрудника внешней разведки посетил ее резиденцию, мне пришлось испытать себя в разных ипостасях. И, несмотря на определенные неудачи, постоянно стремился найти себя в новой жизни, помня одну из основных заповедей А.В. Суворова: «Только вперед».
Мне пришлось поработать коммерческим директором фирмы «Рассвет», созданной врачом С.Н. Фёдоровым при «Микрохирургии глаза», «челноком» в пределах Москвы по торговле женским бельем и парфюмерией, сотрудником Оргбанка и Городской страховой компании, руководителем охранной фирмы, директором информационно-аналитической фирмы «Промир», связанной с «Норникелем», и, наконец, начальником отдела по обработке открытой информации группы «Мост». Все перемещения были связаны с реорганизацией или ликвидацией этих предприятий.
В 1998 году коллекционирование открыток, посвященных кадетским корпусам России, привело меня к исследованию темы, которая, как оказалось, ждала меня и теперь уже, видимо, никогда не отпустит, - кадетские корпуса России в историческом развитии. Складывается впечатление, что это было предопределено всей предыдущей моей жизнью.
Вспомним, что суворовские военные училища были созданы «по типу старых кадетских корпусов». И в шутку и всерьез суворовцы любили называть себя кадетами. Моему отцу дважды в своей жизни пришлось работать в зданиях, в которых до этого располагались кадетские корпуса.
В итоге исследования, связанные с историей возникновения и существования кадетских корпусов Российской империи и за рубежом, привели меня в Фонд содействия кадетским корпусам имени Алексея Йордана. Работа в фонде значительно обогатила меня, расширила кругозор в области российской истории, дала возможность познакомиться с выпускниками российских кадетских корпусов за рубежом, прямыми наследниками кадет Российской империи, с современными кадетскими корпусами, их директорами и преподавателями, энтузиастами кадетского образования.
Фонд помог в издании написанных мной монографий: «Кадетские корпуса Российской империи» и «Российские кадетские корпуса за рубежом». Не могу не высказать слова благодарности в адрес президента ФСКК Б.А. Йордана и его генерального директора О.И. Барковец за возможность работать в фонде.
В течение всех лет, что занимаюсь историей кадетских корпусов, мне приходится слышать вопросы: а что общего между кадетскими корпусами и суворовскими военными училищами? были ли в суворовских училищах случаи, истории, которые как бы напоминали те, что имели место в кадетских корпусах России?
Разговор о сходстве и различии между суворовскими училищами и кадетскими корпусами - особый и долгий. Однако многие элементы жизни суворовцев напоминали жизнь кадет, об этом следует сказать однозначно. В суворовских училищах нам не рассказывали о кадетских корпусах, но ведь в создании суворовских училищ, разработке положений о них, определении программы обучения и распорядка дня принимали участие бывшие кадеты. Да к тому же некоторые из них стали начальниками суворовских училищ, заместителями начальников, офицерами-воспитателями, преподавателями. В жизни суворовцев есть поразительные эпизоды, которые напоминают нам о кадетских корпусах.
Владимир Бодиско, выпускник Крымского кадетского корпуса, в своих воспоминаниях рассказал, как директор корпуса генерал В.В. Римский-Корсаков любил читать вслух младшим кадетам книги. Одной из них была «Старшины Вильбайской школы» английского писателя Талбота Бейнс Рида.
Упоминание В.В. Бодиско этой книги вызвали у меня в памяти воспоминания о первых годах пребывания в Горьковском СВУ. Она стояла одной из первых в списке книг для внеклассного чтения. Я прочитал ее с большим интересом. Откуда нам было знать, что в 20-е годы прошлого столетия это сочинение пользовалось популярностью в Крымском кадетском корпусе?
Вот так, словно ненароком, передавались нам, суворовцам, традиции старых кадетских корпусов.
Следует подчеркнуть, что и кадет, и суворовцев прежде всего отличала любовь к своему учебному заведению, «родному гнезду». Как кадеты всегда тянулись туда, где находились их кадетские корпуса, так и суворовцы стремятся при каждом удобном случае посетить суворовское училище, которое они закончили, или город, где это училище располагалось.
В книге «Российские кадетские корпуса за рубежом» мною приводится рассказ Г.Б. Вышинского о его отце, который в 1917 году поступил во Владикавказский кадетский корпус, с корпусом эмигрировал в Югославию, в 1925 году окончил Крымский кадетский корпус, а в 1955 году приехал на постоянное место жительство во Владикавказ. С каким трепетом и волнением кадет Б.М. Вышинский почти через 50 лет входил вместе со своим сыном Глебом на территорию Владикавказского кадетского корпуса, где в то время располагалось Владикавказское суворовско-офицерское училище!
Одна из характерных черт кадет и суворовцев - любовь к форме одежды, желание выглядеть всегда наилучшим образом, а в ряде случаев - и с особым шиком. В кадетских корпусах Российской империи, в русском зарубежье нередко отмечались случаи, когда кадеты ради какого-то шика или особого «форса» нарушали правила ношения формы.
Гардемарины Морского корпуса, чтобы иметь «фартовый» вид, даже шили собственные сапоги, заказанные у модных сапожников. А в стальные ножны для палашей ими опускался гривенник, чтобы бренчал при ходьбе. Волосы вместо положенного одного дюйма были длиной в два дюйма, для укладки которых использовался бриллиантин. В своей среде гардемарины делились на «тоняг» и «корявцев». Первые, при самой расслабленной походке, брюках клеш, «фуражке без каркаса», умудрялись проявлять нужную выправку гораздо лучше, чем старательные - брюки дудочкой, во всем законопослушные - «корявцы».
Когда у кадет в качестве головных уборов появились фуражки, кадеты-пижоны стали ослаблять в них пружинку, придавая фуражке форму вороньего гнезда, что должно было свидетельствовать о заправском, бывалом виде кадета.
Позднее эти привычки совершенно непроизвольно были унаследованы воспитанниками суворовских военных училищ. У многих суворовцев для укладки волос хранился в прикроватных тумбочках бриллиантин. Суворовец выходил за пределы контрольно-пропускного пункта в фуражке с натянутым верхом, ослаблял пружинку, и лихой, заправский вид был готов. Единственная неприятность, которая могла подстерегать такого «стилягу», - это встреча с военным патрулем, который, увидев нарушение в ношении фуражки, обязательно делал замечание, а в худшем случае отправлял суворовца в расположение училища.
Суворовцы и курсанты военных училищ при увольнении в город зачастую вместо штатных погон надевали погоны с галунами из парчи или фольги, что при обнаружении строго каралось начальством.
В суворовских училищах в начале 50-х годов особым шиком считалось ношение брюк типа клеш, штанины были сильно расширены книзу. Выдаваемые брюки просто-напросто были дудочками, и доведение их до соответствующего стандарта требовало принятия специальных мер.
Имелось два выхода из сложившегося положения - растянуть суконные штанины до нужного размера с помощью специально изготовленных фанерных трафаретов или вшить в брюки клинья из такой же материи, что радикально упростило бы проблему на время ношения этих брюк. Поиски хорошей фанеры, изготовление из нее трафаретов, сокрытие их от бдительных глаз офицеров-воспитателей - это лишь подготовительный этап операции. Далее следовало брюки намочить и вставить в них с большой аккуратностью (не дай Бог, брюки разорвутся) подготовленные вами клинья, доведя брюки до необходимой ширины. А необходимая ширина у всех была разной. Эта конструкция укладывалась на ночь под простыню на матрац, и суворовец теплотой и тяжестью своего тела должен был в течение ночи утюжить то, что должно было украсить его при увольнении в город. Даже профессионально вшитые клинья безжалостно выпарывались офицерами-воспитателями или их помощниками с помощью бритвы. Наказание могло последовать в самый неподходящий момент, когда суворовец уже был готов получить в руки заветную увольнительную записку. При каждом построении увольняемых в город история наказания «модников» неизменно повторялась...
Все это, конечно же, забавные детали из быта как императорских кадет, так и советских суворовцев. Но нас всегда объединяло и многое другое, очень важное и значительное, может быть самое главное. Это святое отношение к Отечеству, к своему долгу, к понятию чести, к самому кадетскому братству...
Дважды - в 1998 и 1999 году - мне удалось побывать в Швейцарии на торжествах, посвященных 200-летию перехода А.В. Суворова через Альпы, попал и на открытие на Сент-Готарде памятника нашему великому полководцу. Там я вдруг живо представил себе большой барельеф, установленный в Горьковском СВУ при входе в столовую, посвященный швейцарскому походу А.В. Суворова.
Каждый раз в течение 9 лет пребывания в СВУ, проходя мимо барельефа и заворожено глядя на гипсовые фигурки суворовских чудо-богатырей, карабкающихся по крутым склонам Альп, я думал о том, что же необходимо сделать в жизни нам, мальчишкам-суворовцам, чтобы приумножить славу нашего великого предка. Вот прошли десятилетия, и перед памятником А.В. Суворову и его сподвижникам в Альпах мы, их правнуки, могли сказать, что тысячи суворовцев, выпускников суворовских училищ, с честью несут высокое звание СУВОРОВЦА, отдавая свои силы и знания на благо великой Отчизны.
За все хорошее, что произошло в моей жизни, за те знания, которые получил, за привитые мне навыки, за умение ценить дружбу и никогда не подставлять товарищей я искренне благодарен Горьковскому суворовскому военному училищу. Мой низкий поклон всем, кто сумел нас воспитать гражданами нашей великой страны, кто был всегда рядом и остается рядом до сих пор и сегодня.
А жизнь продолжается, есть новые задумки, новые темы по истории кадетских корпусов, которые ждут дальнейшего исследования. Закончить это краткое повествование о своей жизни хочется девизом героя книги В.Каверина, которым руководствуюсь в жизни, как и наставлениями А.В. Суворова: «Бороться и искать, найти и не сдаваться»...
